И вот – свобода. Эвелин Пизье

гору. Охранники заставляли их бежать единой колонной. Игра была проста: те, кто не могли достаточно быстро бежать и оказывались в хвосте колонны, получали пулю в голову. В первый день, чтобы закрепить в головах правило, солдат выстрелил в воздух. Ребята в ужасе порскнули в стороны, как кролики. Японцы весело хохотали. Они творили с детьми все, что хотели. Всего за восемь дней дети, подгоняемые надсмотрщиками, пробежали триста пятьдесят километров, питаясь только сухой рыбой и рисом. Потом их поместили в лагерь, причем колючую проволоку по периметру они натягивали сами.

      По прибытии во Францию семья оказалась в нереальном комфорте – если сравнивать со временем заключения. Пищи – вдосталь, вода, мыло, кровати с мягкими матрасами, чистый воздух… Люси росла и потихоньку отходила от перенесенных страданий. Прожив несколько месяцев в Париже, семья обосновалась в Ницце. Родители Моны, Ивон и Гийеметт Магала, которые работали и жили в Нумеа, на Тихом океане, при этом имели в Ницце дом, который они с удовольствием предоставили семье дочери, радуясь, что в результате все оказались на свободе и в более или менее добром здравии.

      Легкость, которая с «легким» соотносится только названием, до такой степени она близка к тому, что есть лучшего в этой жизни, потихонечку входила в их жизнь. Мона смогла частично восстановить свой гардероб, привести в порядок волосы (она покрасила их в более светлый цвет с золотистым оттенком). Андре немного поправился. Гордая осанка придавала ему неотразимый шарм. Он много занимался с Люси, водил ее на прогулки в горы, возил в маленькие прованские деревни. Девочка познавала новую географию и знакомилась с новыми корнями, о которых она и не подозревала. Франция, оказывается, не была только словом, произносимым с благоговением. Это была местность с прозрачными реками. С улицами, на которых росли пальмы, с бесконечными красивыми зданиями, с многоцветными рынками, с запахом рыбы и звучным, раскатистым «р» на каждом углу. Люси целыми днями общалась с окрестными котами, приводя их домой, к величайшему неодобрению Моны, которая ненавидела кошек, но при этом не возражала, видя растроганную улыбку мужа.

      По вечерам он читал девочке басни Лафонтена. Он изображал бедного дровосека, гнущегося под тяжестью вязанок с валежником, высокомерие дуба и гибкость тростника, лягушку, которая хотела стать такой же большой и толстой, как бык. Люси обожала смотреть, как он сгибается пополам, говорит голосом древнегреческого глашатая или же надувает щеки, чтобы сделать рассказ более живым и ярким. Это зрелище так радовало ее, что она никак не могла уснуть, требуя новую басню, новую историю, сходя с ума от любви к каждому герою.

      Однажды Люси попросила его прочитать «Козочку господина Сегена». «Эта прелестная маленькая козочка», которая отказалась с наступлением ночи вернуться в свой загон.

      – Что за идиот рассказал тебе эту историю? Это ведь не твоя мама, я надеюсь?

      Мона, проходя по коридору, из которого она любила слушать чтение мужа, затаила дыхание и замерла.

      – Мама – не идиотка!

      – Ну