Толмач. Михаил Гиголашвили

С трехмесячным ребенком умудрились под поездом, в отсеке для угля, из Франции в Англию по Евротуннелю проехать, – сказал он мне. – А поезд этот триста километров в час мчится, между прочим, и сто раз перед отправкой осматривается… Кто это у нас сегодня? Дезертир?..

      Услышав знакомое слово, Потап кивнул и уставился в стол, за который влез с большим трудом: стол маленький, а Потап – массивен и неповоротлив.

      Шнайдер, цепко взглянув на него, сказал негромко:

      – Я думаю, нам предстоит выслушать историю о том, как молодой парень не желает служить в армии. Понятно, кто же хочет?.. В молодости и я не хотел… И моего отца насильно в вермахт забрали… Ну, надо начинать. Давайте ваш обходной, впишем время.

      Он черкнул цифры в моем обходном и принялся настраивать диктофон. Я налил в чашку кофе. Потап смотрел на свои черные кулаки, полузакрыв глаза и покачиваясь. Шнайдер осторожно спросил у меня:

      – Ему плохо?.. Может быть, он чем-нибудь болен?.. Спросите у него.

      Я перевел.

      – Нет, – отозвался Потап. – Что-то балда трещит, в сон тянет. Я, когда мал был, на бахче упал, балдой прям об арбуз. С тех пор болею.

      – А чем?

      – Болями болею. Несчастный человек.

      Шнайдер вздохнул:

      – Ясно. Здоровых и счастливых я еще за этим столом не видел, – и щелкнул выключателем.

      Анкетные данные скупы и коротки:

      – Рожден в селе с-под Ростова… В школу ходил… Учился плохо… Ничего не помню… Потом дома был, мамке помогал. Голова болит, сил нет… Народу в дому много, по комнатам сидят, молятся. Все добрые люди. Чего еще?..

      Пока я выписывал на лист братьев-сестер, Шнайдер выключил диктофон, вытащил лупу, атлас, поискал нужную страницу и углубился в нее.

      – Спросите у него, сколько времени надо было ехать от его села до Ростова?

      – Не знаю. Може, час, а може, боле. Забыл. Недалеко было.

      – Он часто ездил туда?

      – Чего мне там?.. Сатанское место. Это не для нас. Для нас – молитва и работа. Больше ничего. Бог не велит с людьми водиться. Не наше это. Всюду гнусь, но я не гнусь…

      – Он сектант, – пояснил я.

      – Ах, да, да, тут написано. Были у меня уже такие, с Украины. Сектант – всегда пацифист, этим все объясняется: бог убивать не разрешает, поэтому дайте мне политубежище. Старая история. Есть у него какое-нибудь образование, кроме школьного?

      – Нет, говорит, что после школы матери помогал. В огороде.

      – Огородников не хватало. Где он служил, когда призывался? Весь военный вопрос надо проработать особенно подробно.

      Потап односложно отвечал, что нигде не служил, от повесток прятался, не ходил в военкомат.

      – Конкретнее: сколько было повесток, сколько времени прятался? – Шнайдер приготовился записывать и высчитывать.

      – Повесток пять, може, боле. Не знаю, маманя рвала. Год, може, боле прятался, по родным спал. Потом изловили, иуды.

      Его поймали ночью, когда он пробирался на молитву. Избили и отвезли на сборный пункт в Ростов, откуда через два дня в эшелоне отправили куда-то. Потап спросил у офицера,