Держава том 1. Валерий Аркадьевич Кормилицын

легли спать, а брат играл в солдатики, Аким пошёл в людскую поздравить с Рождеством слуг.

      На лавке, укрытый фартуком, похрапывал старичок-лакей. На другой лавке, обнявшись, нудили какую-то песню пьяные в лешего друзья. На столе, среди закусок и пустых бутылок, лежали две маски.

      – А это что такое? – поднял с пола затоптанный плоский конус с проступающими сквозь грязь звёздами.

      –М-м-м-у, – указал пальцем на спящего старичка-лакея дворник, и брякнулся головой в тарелку с остатками каши.

      – Настали святки – то-то радость! – грустно сам себе прочёл стихи Аким и хотел уже идти к брату, как в людскую влетела толпа подростков, с ковыляющей сзади Марфой.

      Встав под образа, они запели святочную колядную песню, поглядывая не столько на образа, сколько на кухарку.

      «Пришла коляда накануне Рождества. Дайте коровку, масляну головку. А дай Бог тому, кто в этом дому, ему рожь густа, рожь ужиниста…»

      – Ему с колоса осьмина, – начала подтягивать Марфа, крестясь и притопывая ногой в валенке, – из зерна ему коврига, из полузерна – пирог.

      «…Наделил бы вас Господь и житьём, и бытьём, и богатством. И воздай вам Господи, ещё лучше того!».

      – Ах, умницы… Это наша, тверская колядка, – одаривала юных портняжек, сапожников и бараночников, всё приговаривая, – ай, молодцы!

      Мальчишки довольно шмыгали носами, распихивая по карманам конфеты и пряники.

      – Чего орёте, чады? – вытащил голову из каши дворник.

      – А-а-а! – в ужасе закричала ребятня, толкаясь в дверях.

      – Тьфу, прости Господи, чисто ирод! – плюнула Марфа. – На, рожу-то хоть прикрой, – сунула ему в руки свинячью маску, – распух от водки, как водяной, народ пугаешь…

      Но Власыч её не слышал, опять шмякнув на старое место то, что люди называют лицом.

      Перед Новым годом Рубанов-старший вывез покататься на санях своё потомство. Вместо занедужившего от праздников кучера, на облучке сидел Ванятка, красуясь статью и гордо поглядывая сверху на прохожих и городовых, берущих под «козырёк» перед проезжающим генералом.

      –Что это там народ толпится? – подозвал к себе городового Максим Акимович.

      –Так это, ваше прев-в-о-сход-д-ительст-т-во, – то ли от страха пред столь важным лицом, то ли от холода, заикался городовой, – на к-к-у-л-л-ач-ках дер-р-рутся, д-д-дур-р-р-аки-и-с, начальство-м-м р-р-а-зрешено, – благополучно докончил фразу, держа руку у виска.

      – Следует поглядеть, – подъехали к замёрзшей Неве, где на льду, ухая и матерясь, веселился русский народ, с упоением тузя друг друга кулаками и выбивая буйством, на целый год, душевную дурь.

      На берегу их ругали боевые подруги и жёны.

      – А-а-а! У-у-х! – слышалось из толпы.

      Здоровенный, расхристанный мужичина в рваной рубахе, с крестом на шее, опрокидывал пудовыми кулачищами нападавших на него противников.

            От мужика валил пар. Шевельнув плечами, он стряхнул с себя двух повисших на нём не хилых парней.

      – Силён, силён скотина, – похвалил удальца Максим Акимович. – Ванятка, сумеешь