Держава том 2. Валерий Аркадьевич Кормилицын

даже здесь, сидя со мной, вы её любите? – замерла, ожидая ответа.

      – Конечно! Но по какому-то странному стечению обстоятельств, целую вас…

      – И первой станешь любить тоже меня, – поднявшись со стула, пересела к нему на колени и ласково взъерошила волосы.

      Чуть подумав, склонилась и нежно поцеловала в губы. Ощутив прошедшую по телу мужчины дрожь, молча, без слов, взяла за руку и повела к дивану.

      Аким что-то хотел сказать, но она приложила палец к его губам.

      – Только не говорите, что вам срочно надо на вечернюю поверку…

      Ему ничего не оставалось, как поцеловать её палец.

      Отчего-то торопясь, она сбросила блузку и юбку.

      Аким трясущимися руками пытался расстегнуть пуговицы на рубахе, затем рванул ворот, рассыпав пуговицы по полу и, отбросив снятую сорочку, обнял Ольгу, затем поднял на руки и донёс до дивана.

      И была ночь…

      В раскрытое окно заглядывала любопытная луна, слабо освещая тело женщины, и окрашивая все предметы в комнате нереальным белесым цветом.

      Губы устали от поцелуев… Тело устало от ласк… А ночь была бесконечна, тиха и душиста…

      Утром, проснувшись, Аким не сразу сообразил, где он, и что было ночью – сон или реальность.

      Раздетый, он один лежал на диване, и лишь весёлое солнце наблюдало за его пробуждением, игриво прикасаясь лучом то к щеке, то к плечу, то к груди.

      Громко чихнув и чертыхнувшись, он поднялся с дивана и принялся одеваться, услышав:

      – Будь здоров, милый.., – и через секунду, – доброе утро!

      – Спасибо, – озабоченно буркнул, надевая рубаху. – Кто-то все пуговицы поотрывал, – ворчал, стараясь не смотреть на вошедшую в комнату Ольгу.

      – Вам очень идут кальсоны, мой друг, – невесело улыбнулась она, почувствовав его отстранённость и даже холод.

      Ничего не ответив, он продолжал одеваться.

      «Волшебство ночи прошло, а с ней поцелуи и любовь, – грустно подумала она. – Да ты, сударыня, становишься поэтессой», – стараясь скрыть охватившую её печаль, постаралась весело произнести:

      – Чайник вскипел.

      – Спасибо. Нет времени, – застегнул пуговицы на белом кителе и стал искать фуражку.

      – Утренняя поверка дороже поцелуя? – крикнула ему вслед и расплакалась, упав на диван.

      Прижимаясь щекой к подушке, которой недавно касалась его голова, она обессилено шептала:

      – Хам, хам, х-а-м.., – но в словах не слышалось злости, а была нежность и любовь.

      «И зачем мне эта любовь? – развалясь в продавленном кресле и уронив на колени недельной давности газету, размышлял Аким. – Пиитическая обстановка виновата: облака, берёзовые кущи, зелёная травка, речка, солнышко.., тьфу… Строй, уставы, стрельба по мишеням.., вот что закаляем мужчину и делает из него сурового солдата.., а не качели с дамами и граммофонный вальс «Разбитое сердце». «Трансвааль» следует слушать, и пестовать в сердце ненависть к врагам, а не любовь к дамам, – отбросив газету, бодро выскочил из кресла