Чертово колесо. Михаил Гиголашвили

потом зажег конфорку и поставил тазик на плиту, а Гуга сказал:

      – Теперь все в сторону! Не курить, не ходить! Сами знаете, взрывается, как бомба!

      – Да уж, это известно, – боязливо проворчал Тугуши и поспешно отошел от опасного места. Он зимой чуть не сгорел от подобного взрыва: вместе с одним профсоюзным работником, таким же неумехой, они варили кокнар где-то в кабинете, в раковине, на газетах, и ацетон, нагревшись, рванул так, что было слышно в кабинете начальника. Профсоюзный деятель схватил тазик, пламя выплеснулось на ковер, который успели потушить дубленкой и портьерами.

      – Уменьши огонь! – посоветовал Борзику Гуга, садясь на корточки и заглядывая под тазик. – Неизвестно, как этот шестьсот пятьдесят второй взрывается… И кастрюльную крышку держи наготове – если вспыхнет, сразу накрывай!.. Без воздуха погаснет!

      – Не учи ученого… – ответил Борзик, стоя наготове с крышкой и тряпкой, как римский гладиатор – со щитом и сетью.

      Постепенно едкий, разъедающий запах кипящего растворителя заполнил мастерскую. Все приникли к окнам, но запах мощно ломился из кухни, заполняя подвал, выползая наружу, во двор, пугая кошек и детей. Все стали корчиться, сдерживая рыготу и икоту. А Художник, глядя в потолок, сотый раз панически прикидывал в уме, проникает этот душераздирающий запах к соседям или нет. Все будто остолбенели от этой химической вони, и только Борзик, нечувствительный ни к чему, бдительно сторожил тазик, изредка помешивая в нем ложкой и ругая власть за то, что она превратила наркоманов в кухарок:

      – Тазики, ложки, кастрюльки, полотенца, тряпки! Курицы ощипанной не хватает, чахохбили сделать! Готовьте полотенце, скоро отжимать будем!

      Художник извлек из шкафа полотенце, покрытое коричневыми пятнами.

      – Это что за менструация?.. – возмутился Гуга. – Вы правда чокнулись?

      – Пятна от прошлых выжиманий, другого нету, – виновато ответил Художник, на котором лежала обязанность обеспечивать инвентарем варку и ширку.

      – Полная антисанитария. Как мы все только СПИДом не заболели! – подвел черту Гуга. – Вычистите хоть тазик, куда отжимать сейчас будем! Анка, вспомни, что ты тоже когда-то была женщиной, вымой тазик по-человечески! Что за типы, за три часа не могли посуду привести в порядок!

      – Заранее нельзя, плохая примета, – пояснил Тугуши.

      – Заранее нельзя, а потом никогда времени не хватает, знакомая история, – проворчал Ладо, усаживаясь на край дивана рядом с недвижно лежащим Черным Гогией.

      Через некоторое время Борзик позвал от плиты:

      – Идите кто-нибудь, помогите отжимать!

      Натянув над пустым тазом полотенце, вывалили на ткань дымящуюся массу кокнара, скрутили в горячий ком и долго, тщательно отжимали его, обжигаясь и матерясь. Потом разворачивали, ворошили, вновь скручивали, мяли и давили. Тазик наполнился зеленоватой жидкостью.

      – Хороший цвет, темный! – оценили все, по очереди заглянув в тазик, который опять водрузили на плиту, а отжатый кокнар Художник высыпал из полотенца на газету и уволок куда-то за шкафчик.

      – Вот крыса, утащил