Атлант расправил плечи. Айн Рэнд

в голубые блики, похожие на слабое пламя газовой горелки. Протянув руку к своему бокалу, Таггерт вдруг улыбнулся.

      – Давайте выпьем за жертвы, принесенные исторической необходимости, – сказал он, глядя на Ларкина.

      На мгновение воцарилось молчание; в ярко освещенной комнате эта минута могла превратиться в состязание взглядов двоих мужчин, здесь же они попросту взирали в пустые глазницы друг друга. Наконец, Ларкин взял в руку бокал.

      – Я угощаю, ребята, – сказал Таггерт, и они выпили.

      Говорить было уже не о чем, и Бойль произнес без особого любопытства:

      – Кстати, Джим, я хотел спросить, какая чертовщина происходит с твоими поездами на линии Сан-Себастьян?

      – Что, собственно, ты имеешь в виду? Что такого с ними происходит?

      – Ну, не знаю, но пускать только один пассажирский поезд в день…

      – Один поезд?

      – …просто нелепо, на мой взгляд, и потом какой поезд! Должно быть, ты унаследовал эти вагоны еще от прадедушки, который гонял их и в хвост, и в гриву. И в каком медвежьем углу ты отыскал этот паровоз, работающий на дровах?

      – Как это на дровах?

      – Да вот так, на дровах. Мне еще не приходилось видеть такого, кроме как на фотографиях. Из какого музея ты его стащил?

      И не пытайся изобразить неведение, просто скажи мне, что ты затеял?

      – Да нет, конечно же, я в курсе, – заторопился с ответом Таггерт. – Просто… просто ты попал туда как раз в ту неделю, когда у нас были проблемы с локомотивами – мы заказали новые, однако вышла небольшая задержка, – ты знаешь, какие проблемы у нас с производителями локомотивов, но это временная задержка.

      – Конечно, – согласился Бойль. – С задержками ничего не поделаешь. Но на более чудно́м поезде мне еще не доводилось ездить. Меня там едва не вывернуло наизнанку.

      Через несколько минут они заметили, что Таггерт притих.

      Казалось, он погрузился в себя. И когда он резким движением, без каких-либо объяснений, поднялся, все последовали его примеру, усмотрев в этом приказ.

      Ларкин пробормотал с вымученной улыбкой:

      – Мне было так приятно, Джим, очень приятно. Так рождаются великие проекты – за выпивкой с друзьями.

      – Общественные реформы происходят медленно, – холодным тоном молвил Таггерт. – И нужно быть терпеливым и осторожным.

      Он впервые повернулся к Уэсли Моучу:

      – Что мне нравится в вас, Моуч, так это то, что вы не слишком говорливы.

      Уэсли Моуч был человеком Риардена в Вашингтоне.

      Закат еще не погас на небе, когда Таггерт и Бойль вышли на улицу у подножья небоскреба. Факт этот немного удивил обоих – от полумрака в баре создавалось впечатление, что на улице их ждет полночная тьма. На фоне заката вырисовывалось высокое здание, острое и прямое, как занесенный меч. Вдалеке за ним в воздухе висел календарь.

      Таггерт с досадой принялся возиться с воротником, застегивая его, чтобы спастись от уличного холода.