Хрустальный мальчик. Николь Галанина

мы знаем! – возмутилась Анна. – Вон, например, на Луну слетали, и на Марс хотим слетать, и города построили, и дамбы, и плотины, и научились даже пользоваться солнечными батареями, и создавать вещи, которых в природе нет…

      – Всё это – борьба с природой, не дружба, глупая, – фыркнул Землерой. – Всё это – попытки от неё оторваться. Вот оторвались вы уже так, что сами не знаете, кто вы такие – потому вам и грустно, потому и лезете вы вперёд, надеетесь, что увидите свет там, в конце своей тёмной тропки, но нет, нет его, этого света – только тупик, мрачный и холодный, ничего, кроме тупика. Мир меняется, Анна, а вы этого не видите. И хотите менять его так, чтобы он под вас подстраивался, был для вас удобным… неправильно это и ни к чему доброму не приведёт.

      Анна молча смотрела на кончики своих ботинок – к подошвам и носкам их прилипла сухая трава.

      – Лучше бы ты на прощание чего доброго сказал, – буркнула она, – а то на душе и так плохо, да ещё и ты пристаёшь со своими поучениями.

      Землерой, казалось, обиделся.

      – Я что думаю, то и говорю, – заявил он оскорблённым тоном. – У нас времена будут трудные, грустные, а ты от меня шутовства хочешь!

      – Да не шутовства! – закричала Анна. – Ты бы хоть не сидел такой понурый! Ну неужели у тебя планов никаких нет, неужели ты мне не можешь рассказать, что осенью и зимой делать станешь, пока меня не будет?!

      – Что делать буду, что делать буду, – зафыркал Землерой, – да вот что эти пятьдесят лет делал, то и в этот раз стану.

      Анна сердито заёрзала по шершавому суку.

      – Но ведь я-то не знаю, что ты обычно делаешь!

      – Работаю духом, – Землерой лишь плечами пожал, – так и живу.

      – Ну а поточнее?

      Он перевёл на Анну грустный взгляд, вздохнул и отвернулся опять. Ветер застревал в его разлохматившихся волосах, и Анна уверена была, что сейчас, в свете увядающего, как сорванный жёлтый одуванчик, солнца его пряди отливают дымчатым серым светом.

      – Корни совсем зачахнут, если с ними не разговаривать, – негромко промолвил Землерой, – если с птицами не общаться, не давать им и животным подкорм и приют какой, они захиреют, вымирать начнут. Пусть они и под чужим покровительством, ежели они сюда пришли, мы им обязаны помочь, чем сумеем. А я ещё только учусь, и учусь всему, вот и получается так: то веточки изнутри обогрей, то с кустарником побеседуй, то белке помоги спрятать запасы, то лису от охотника уведи, следы запутай… много дел у лесных духов осенью да зимой, но сил мало. Холод из нас всю живость выбивает. Мы ведь не как вы, – он протянул к Анне руку и вдруг отвёл, не дотронувшись, – Мы не из земли и праха, а из огня живого созданы, пусть и осквернённого, пусть и ошибившегося, да из огня всё-таки. Пусть нам тление не страшно, мы вьюги и льда больше всего на этом свете боимся.

      Анна тоже взглянула на серое, бесконечное, грустное и низкое небо. Листья ближе склонялись друг к другу, обмениваясь тревожным шёпотом: кажется, собирался дождь.

      – А тебе самому зимой… холодно? – спросила она.

      Землерой