Норма. Тридцатая любовь Марины. Голубое сало. День опричника. Сахарный Кремль. Владимир Сорокин

Дождей

      Под мокрым

      Вялым

      И неспешным

      Снегом.

      И снова

      Пуст дзен-до.

      И мастер

      За бумажной ширмой

      Сидит

      Перед жаровнею углей

      И смотрит

      На янтарные узоры

      И вспоминает

      Звук.

      Декабрь петлёй гнилою

      Вкруг шеи обвивается,

      Нательный крест дрожит,

      А сумрак – приближается.

      Рябой митрополит

      Со мною говорит,

      Кадилом медным машет

      И у притвора пляшет.

      Бегут во все концы

      Гнилые молодцы,

      Крича, что Богородица

      В четверг опять разродится.

      Горит рака с мощами,

      Стегаются хвощами

      Безносые хлысты,

      Ползут псалмов листы.

      Железный козодой

      Летит на аналой,

      Причастие клюёт

      И тенором поёт:

      – Приидите, поклонимся

      Мохнатому Жуку,

      А после захоронимся

      В берёзовом боку!

      Часть пятая

      Здравствуйте дорогой Мартин Алексеич!

      Пишу вам сразу по приезду прямо вот только что вошёл и сел писать. Тут всё у нас хорошо, весна вовсю, снег ещё не сошёл, но вроде бы сходит, на дороге намёрзло много, а калитку я еле отодрал – вон как пристыл внизу ледок то! Так что вошёл когда, сразу трубы проверил и понял что целы слава Богу. Ну и действительно – зима то не очень сурова была больше двадцати двух и не было кажется, а для нас это прямо благодать – и яблонки молодые и розы ваши и опять же чтоб трубы не разорвало. Но ничего, всё обошлось, всё тут хорошо. Мартин Алексеевич! Я позвонил Любане перед отъездом и она мне рассказала всё как было у вас с Николаем. Это конечно очень неприятно. Я давно говорил, что Николай человек грубый и невоспитан. Я ей по телефону говорил, но она меня успокоила и говорит, что всё нормально, что Николай извинялся. Я думаю что всё это пустяки и вы не берите в голову. А я тут встретил совершенно случайно Рудакова. Иду со станции, а он с внучкой идёт. Узнал меня, поздоровался, подошёл. Как здоровье спросил, и про вас спрашивал. Я говорит, только что из командировки, а я говорю, так что ж ты значит ещё работаешь, а он говорит – опять устроился, дома не могу. Вот как. Ушёл, говорит, с работы полгода назад, а после прямо невмоготу, а как же! Человек ведь привыкает. И опять туда же его взяли прямо с распростёртыми объятьями, потому что работник он хороший, исполнительный, он мне рассказывал. Он говорит, я как ревизию поеду делать, так только пух летит – весь завод вверх дном! А вроде и не очень видный человек, но вот что значит – с характером. Мартин Алексеич! Я всё хотел спросить, а что мы с парниками делать будем? Ведь подпорки ещё прошлый год гнилые были, а нынче я поторогал, так они все попрели – одна труха, так что плёнку не выдержат. Я думаю надо б попросить Серёжу привезти трубок таких и из них я б подпорок напилил, а после мы б их проволокою скрутили и стояло бы хорошо, хоть сто лет. А эти не выдержат ни за что, ещё бы, ведь плёнка она и от ветра заиграть может и опять же когда дождь пойдёт – раз, и вода вверху скопилась, он и повалился. Так что я думаю, что трубки это оптимальный варьянт. А огород уже протаял, я вдоль грядок ходил, они всё в норме и клубника и