Убегающий от любви (сборник). Юрий Поляков

ли, – озираясь по сторонам, чтобы не встретиться с ней взглядом, ответил я. – Обычно она ничего не путает. Разве что «лево» и «право»… Такое с ней случается…

      Через двести шагов, сделанных в направлении, прямо противоположном предписанному супругой моей непутевой Верой Геннадиевной, мы очутились возле магазинчика с маленькой витриной, в которой на невидимых ниточках висела рыжая замшевая куртка, напоминающая полураздетого Человека-невидимку… Перед дверью, на тротуаре, были выставлены две стойки с рубашками, пиджаками, свитерами, куртками, брюками, явно уже побывавшими в употреблении и сданными сюда незадолго до того момента, когда их смело можно использовать для работ в саду или гараже.

      Мы толкнули дверь, раздался звон колокольчика, и навстречу нам вышел лысый человек с прискорбно большим носом.

      – Мсье Плюш? – опасливо спросил я.

      – К вашим услугам! – ответил он на чистом русском языке.

      – Вам привет от Мананы!

      – Благодарю, – безрадостно улыбнулся он и глазами показал на стеклянный шкафчик, где, словно в тесной очереди за дефицитом, спрессовались дубленки и кожаные пальто. – Для мамы?

      – Да! – в один голос ответили мы.

      Мсье Плюш с равнодушием навек охладевшего мужчины внимательно осмотрел Аллу, задержав бесстрастный взгляд на груди и бедрах, потом шагнул к шкафу, отодвинул стеклянную дверцу и достал восхитительную шоколадную дубленку с пепельно-коричневыми ламовыми воротником, манжетами и опушкой.

      – Эта, полагаю, подойдет! – проговорил он и умело помог Алле надеть дубленку. – Тютелька в тютельку!

      Мне стало вдруг смешно от этих трогательных словечек, которых в России я не слышал уже лет пятнадцать. Моя покойная бабушка, царствие ей небесное, любила так говорить – тютелька в тютельку… Алла тем временем подошла к зеркалу и, кутая лицо в воротник, несколько раз поворотилась то в одну, то в другую сторону. Дубленка доходила ей почти до щиколоток и сидела великолепно. Имелись, конечно, и недостатки: на спине, ближе к рукаву, обнаружился художественно выполненный шов (сантиметров пятнадцать), плечи были покрыты многочисленными мелкими морщинами, точно рябь на воде, да еще правая пола казалась чуть светлее, чем левая, но для того, чтобы заметить все это, нужно было очень уж всматриваться.

      – Здорово! – наконец вымолвила Алла. – Французская?

      – Турецкая, – чуть обиженно ответил мсье Плюш. – Без дефектов она стоит три тысячи франков.

      – А с дефектами? – спросил я, беря на себя вопрос о цене.

      – Триста пятьдесят.

      – А Манана говорила – триста! – сам удивляясь своей сквалыжности, возразил я.

      – Жизнь дорожает, – вздохнул мсье Плюш. – И потом, Манана покупает оптом…

      – Мы тоже возьмем две. Еще одну, точно такую же…

      – Во-первых, две – это еще не оптом. А во-вторых, точно такой же у меня сейчас нет.

      – А что есть? –