Отдаю свое сердце миру. Деб Калетти

там, и еще дальше – тянется к ней руками. Она шарахается в сторону. Прибавляет шагу, потому что спиной чувствует другого преследователя. Он где-то там, сзади, но приближается. Он набирает скорость. Ей надо поторопиться.

      Опасности подстерегают повсюду: сверху, снизу, со всех сторон. Темнота шевелит своими мерзкими пальцами и пытается ее сцапать.

      Когда впереди мелькает крошечный проблеск света – неужели? – она испытывает облегчение, но лишь отчасти. Она почти уверена, что слышит мужские шаги за спиной.

      Круг света растет. Он сияет как новый день. После долгой пытки темнотой она ныряет в эти блаженные объятия, пробегает еще милю или около того, уносясь подальше от злосчастного туннеля, и, когда он скрывается из виду, замедляет шаг и останавливается.

      Она упирается ладонями в колени. Тяжело дышит. Жадно глотает воду. Она хочет чувствовать себя победителем, как будто сразилась один на один с этим чертовым туннелем и одержала верх. В конце концов она на солнце, и мрачное подземелье позади. Но где-то там, в глубине души, кто-то или что-то продолжает ее преследовать. Совсем не обязательно, что это происходило в туннеле. Она не слышит чужих шагов, и никто не дышит ей в затылок, но она знает, что он все еще в засаде.

      Это чувство не покидает ее – то разгораясь, то затухая. Она выжила в аду, а те, кому удается уцелеть в таких передрягах, хорошо знают, что в следующий раз чудесного спасения может и не случиться.

      8

      – Ну что мне с тобой делать, а? – В состоянии эмоционального волнения у дедушки Эда особенно ярко проявляется акцент. Он приехал в эту страну двенадцатилетним мальчишкой из города Галларате, что в провинции Варезе на севере Италии. Покровитель Галларате – святой Христофор. Он заботится о путешественниках, детях и холостяках, защищает от бурь, эпилепсии и зубной боли. Медальон с ликом святого Христофора вмонтирован в пластиковый солнцезащитный козырек дедушкиного фургона.

      – Che palle! – Перевод: какого хрена!

      – Я сожалею, – говорит Аннабель.

      – Ни фига ты не сожалеешь, – рявкает он. – И не пытайся меня разжалобить.

      – Ну, немножко сожалею.

      На самом деле она не испытывает ничего, кроме облегчения. Она так обрадовалась, когда увидела фургон на условленном месте, у реки Якима. Она боялась, что дед разозлится настолько, что бросит ее ко всем чертям. Аннабель видела, как они цапаются с Джиной. Кто-то один всегда рубанет с плеча, и тут же поднимается ор, после чего другой хлопает дверью. Неделю они делают вид, будто не существуют друг для друга, даже если встречаются во дворе у почтовых ящиков. Но, может, с детьми и внуками все по-другому, потому что в ссорах с ней гнев дедушки Эда быстро улетучивается. Кажется, ей с ним крупно повезло.

      – Как все прошло?

      – Прекрасно. Все в порядке. – Она не добавит ему беспокойства своей правдой. – Задница болит.

      – Да? Ты тоже сидишь у меня занозой в culo. Дай-ка осмотрю ноги.

      Она уже разматывает бинты. Дедушка Эд морщится.

      – Господи.

      – Кажется,