Лепота. Василий Макеев

женщина, которая далеко,

      Как никогда мне нынче дорога.

      Легко бегут послушливые кони,

      Скрипит и стонет снежное жнивье,

      В который раз, за радостью в погоне,

      Я отнимаю радость у нее.

      Печаль ее мне больше не простится,

      Сторицей не окупится вина.

      Она меня, как ветра в рукавице,

      Держать в своих ладонях не вольна.

      Но все ж, каким бы ни был бестолковым,

      Я у нее себя не отниму.

      Я привезу ей вечером пуховым

      В своих глазах пуховую зиму.

      Уткнусь в ее горячие ладони,

      Поглажу робко волосы ее…

      Легко бегут послушливые кони,

      Скрипит и стонет снежное жнивье.

      Куда ни глянь – у неба под полою

      Блестят снегов тугие ковыли,

      И женщина ущербною луною

      Мне светит из остуженной дали.

      «Не от белого снега душа отбелилась…»

      Не от белого снега душа отбелилась,

      И оттаяли губы не с печного тепла —

      Это ты оказала великую милость,

      Что меня под высокую руку взяла.

      И отныне я твой неприкаянный данник,

      Только что же дарить мне в чертоги твои,

      Если сердце мое обкусали, как пряник,

      Суматошные жрицы расхожей любви?

      Не однажды в судьбе я терпел пораженье,

      И, наверное, мне до сих пор поделом,

      Что не хочешь вручить

                                        мне ярлык на княженье

      В милосердном, в отходчивом сердце своем.

      Но поверь моему немудреному слову,

      А не хриплым, завистным голосам воронья:

      Если грянет беда, то по первому зову

      Положу свою душу за душу твоя.

      Ты не вправе сама предаваться расколу,

      И на клятвы, что я, как молитвы, творю,

      Ты рукою своею, опущенной долу,

      Что даруешь мне – жизнь или гибель мою?

      «Я псам бездомным больше не родня…»

      Я псам бездомным больше не родня,

      Не чую больше изморось спиною,

      Отныне есть жилище у меня,

      И женщина веселая со мною.

      Ей от меня не нужно ничего,

      Не нужно знать, что я собою значу,

      Она не прячет сердца своего,

      Но я его на будущее прячу.

      На черный день, наверно, берегу,

      Как мудрый пес диковинную пищу,

      Чтобы она в разъятую пургу

      Нашла дорогу к моему жилищу.

      И я молю все время об одном:

      Пускай печаль глаза ей не туманит…

      Когда мне силы дверь открыть не станет,

      Не дай ей бог заплакать под окном…

      «Хоть стервеней, хоть в жизни степеней…»

      Хоть стервеней, хоть в жизни степеней,

      Но будь в привычках сердцем постоянен.

      Из возрожденных разноликих дней

      Славнее всех мне кажется – Татьянин,

      И в истовой печали озорней!

      Шибает в ноздри юности ирьян,

      И вьюги рвут сугробные подпруги.

      И вольные