Наследница достойных. Ирина Ваганова

доме с таким обширным хозяйством должно жить человек семь, а то и двенадцать.

      – В город подались. Жрать-то нечего теперь будет.

      Я чуть было не спросила, как же они оставили старуху одну и даже не помогли захоронить погибших животных, но смолчала, опустилась на корточки, попыталась приподнять ближнюю ко мне овцу и резко отдёрнула руку.

      – Шевелится! – Животное открыло круглый глаз и уставилось на меня. – Живая. Смотрит!

      – Не до шуток, – сердито отозвалась бабка и склонилась рядом со мной. Овечка приподняла голову и едва слышно заблеяла. Из дальнего угла эхом отозвалось ещё несколько слабых голосов. – Вот чудо-то! Правда, живая!

      – Водички им, может быть? – предложила я. – Где взять, скажите. Принесу.

      – Ещё не хватало! – выпрямляясь, старуха всплеснула руками. – Господа за моей скотинкой станут ходить. Чего выдумала? Иди в дом. Управлюсь.

      Могла бы я, конечно, послушаться и уйти. Безумно хотелось посидеть под крышей, пожевать хотя бы чёрствый ломоть хлеба, выпить молока. Но без спросу я всё равно постеснялась бы, так что предпочла остаться с хозяйкой.

      Довольно долго мы занимались овцами: перестелили солому в загоне, напоили всех по очереди и перенесли на чистую подстилку. Некоторые овечки поднимались на дрожащие ноги, другие лежали и жалостно блеяли. Принять их за мёртвых теперь было невозможно. Видимо, кризис миновал.

      В дом я зашла настолько измученной, что едва не упала сразу же за порогом. Бабка, напротив, выглядела свежей, будто работа придала ей сил. Она уже не хмурилась, хотя и приветливым её обтянутое тонкой сморщенной кожей лицо назвать было нельзя. Со мной она возилась с тем же суровым видом, что и с овечками. Словно по обязанности, помогла умыться, накормила остывшей кашей, напоила квасом. Я с облегчением скинула надоевшие ботинки, сунула ноги в любимые туфли, мысленно радуясь, что захватила их с собой. Сменила платье на просторную рубаху, которую выделила мне хозяйка:

      – Не брезгуй. Стираное.

      Поток моих благодарностей встречала кривой усмешкой. Но когда я улеглась на постеленную на огромном сундуке перину и с наслаждением сомкнула веки, старуха присела на край, погладила меня по руке и шепнула:

      – Откуда ж ты явилась, голуба? Я уж думала, все отзывчивые сгинули.

      Ответить я не успела – провалилась в черноту вязкой дрёмы.

      ***

      Наутро я открыла глаза, только когда надоедливый солнечный луч не оставил ни малейшей возможности подремать. Ярким светом была заполнена вся чисто убранная горница. Над чугунным котелком на столе поднимался дразнящий парок, распространяя запах варёной картошки. Рядом на белой, расшитой замысловатым узором салфетке лежали блестящие мытой кожурой пупырчатые огурчики и толстые ломти хлеба. Я соскочила с постели и, подбежав к столу, сняла тряпицу с горлышка кувшина. Квас! Мне ещё вечером очень понравился кисленький, отдающий ароматом мяты напиток. Налила в глиняную кружку, выпила жадными глотками, налила ещё, огляделась.

      В доме, судя по тишине, никого не было. Со стороны деревни