Мальчик, который упал на Землю. Кэти Летт

общение с друзьями слишком похоже на кончину от голода под дверью банкетного зала – из-под нее доносятся ароматы, от которых можно свихнуться.

      Что же до друзей Мерлина, здесь я попросту торговала собственным сыном. Я подкупала детей из домов победнее бесплатными билетами в кино, тортами, поездками в зоопарк и катаниями на карусели. Я завлекала их к нам домой батутом, настольным футболом и лимонадом без ограничений. Частенько Мерлин в итоге играл рядом с этими детьми – «параллельно», как говорят специалисты. Он не смотрел в глаза и почти все время сидел и раскачивался, но возникала хотя бы видимость дружбы.

      В пять лет я обеспечила Мерлину «постановление», то есть отдел образования постановил, что он – ребенок с особыми нуждами. И хоть мне были почти невыносимы все эти энтомологические исследования его пунктиков, «постановление» обещало ему «удовлетворение образовательных потребностей». Местные педагогические шишки решили, что это означает внедрение моего сына в обычную школу, где ему полагается спецподдержка в виде трех часов в день в исполнении неквалифицированной двадцатилетней ассистентки с IQ комнатного растения. Единственная ученая степень, которой девица могла похвастать, была в области Продвинутой Подводки Глаз, и она, возможно, исхитрилась не ошибиться в постановке всех точек над «i» в заявлении о приеме на работу, но школа наняла ее – потому что дешево.

      В общем, «внедрение» свелось к тому, что Мерлина сунули в класс, и без того переполненный детьми из неблагополучных семей, где царила атмосфера диккенсовской долговой тюрьмы. Сорок других огольцов, многие – дети беженцев, не владеющие английским, трое – тоже с особыми нуждами (дисфазия, афазия и диспраксия – ни дать ни взять русские фотомодели объединились в поп-трио), а к ним – еще три бестолковые ассистентки, итого сорок четыре человека в крошечном кабинете. Сардины впали бы в клаустрофобию. Без лубриканта не протиснешься.

      Преподаватель, пытавшийся как-то мобилизовать хотя бы начатки сомалийского, хинди, заирского, румынского, русского, тсвана, арабского и, может быть, слово-другое из клингона, явно метил в дурку. К своим десяти годам Мерлин преуспел по единственному предмету – «отпрашиванию по болезни». Тут он точно был отличником.

      И все равно были у нас свои радости. У Мерлина получалось быть невероятно и нечаянно комичным. От его описаний пылесоса как «метлы с пузом», а гусеницы как «червяка в модном платье» или дискуссии с преподавателем по изо, что «сиреневый – это розовый с претензиями на пурпур», я ржала в голос.

      Но его спальня превратилась в испытательный полигон. Каждое утро мне приходилось добывать вопящего и драчливого Мерлина из пижамы и выволакивать в школу. Каждый раз мы планировали выйти из дома в 7.15 – и каждый раз, как по часам, оказывались на крыльце в 8.35. Мой сын ненавидел школу с такой силой, что отказывался выходить из машины. Даже если бы можно было удалить автомобиль хирургическим путем, думала я, сидя на бровке, схватившись за голову, Мерлин все равно