Необжитые пространства. Том 1. Проселки. Виктор Ростокин

кот прищурился на солнце,

      Ему, поди, неведом страх

      Быть стоптанным, убитым даже

      Слепой, бездушною толпой.

      И вкрадчиво старик лишь скажет:

      «Че ж, друже, не идешь домой?»

      Кот не услышит.

                           Иль услышит,

      Но усом не пошевельнет.

      Здесь, как старик тот, он не лишний —

      Не существует, а живет.

      «Тихо. И в этом покое…»

      Тихо. И в этом покое

      Мнится, что нету войны.

      Тянется к Богу рукою

      Мать: были б живы сыны!

      Молит Его многократно,

      Слез не жалея и сил.

      Рядом хихикают братья —

      Ленин тому научил!

      Я не умел улыбаться,

      Зная, что нету отца.

      Возгласы: «Будем мы драться

      На рубежах до конца!»

      «Доживают старики…»

      Доживают старики

      В безымянной деревушке.

      Власть забыла – не с руки!

      Ветер злобный кровлю рушит.

      Старый журавец скрипит,

      Нагоняет страха. Бабка

      Спозарань в глазок глядит:

      Будет зимушка несладка!

      А кума не померла?

      Что-то темное окошко…

      И вздохнула. Прилегла:

      «Подремлю еще немножко».

      И затихла. Ан навек.

      Кот один проявит жалость,

      Погрустит, как человек,

      Ни души коль не осталось.

      Колхоз

      Недоброй памяти колхоза

      Я б стих печальный посвятил.

      И на его могилу розу

      Краснее крови положил.

      И все бы получилось складно

      И праведно… Но он, колхоз,

      Жил и неправильно, и скаредно,

      Тащил по бездорожью воз

      Людских лишений и страданий,

      И редких праздников, как хмель.

      И на всю степь петух горланил,

      Когтями разгребая прель,

      Златое зернышко выискивая,

      Но попадались червяки.

      «Осталось нам до цели близко!

      Задумки наши велики!» —

      Брехали радио, газеты

      И председатель каждый день.

      Но в брюхе у крестьян при этом

      Урчало. И ложилась тень

      Необоримой безнадеги

      На захолустье хуторов.

      Глядел с портрета Сталин строго,

      И множил он ряды «врагов».

      И проволкой колючей шибко

      Опутывал святую Русь.

      Качала мать пустую зыбку,

      Живьем съедала ее грусть:

      Год, как младенец похоронен,

      Она ж в беспамятстве день-ночь,

      На всю страну истошно стонет

      И кличет безнадежно дочь.

      А на стене сияет грамота —

      Хвалебные слова вождя:

      «Свинарке лучшей…» в черной рамке

      Колхоза бренного беда.

      Под Рождество

      Вот оконнный глазок – полуночный пейзаж,

      Нет на свете подобной картины.

      Наотрез отказавшись от быта поклаж

      И от прочей житейской рутины,

      Я, ревнитель и страдник поэтических грез,

      Как лунатик,