Необжитые пространства. Том 1. Проселки. Виктор Ростокин

прочтут, и юный отрок,

      И кто от жизни заскучает.

      Окрестит нас творцами кто-то…

      Не стану в логике копаться

      Слов сих, они коль в обороте.

      Сосед (сказали бы в народе),

      Один он будет наслаждаться.

      Как скудная былинка

      Женщина тоскует о мужчине,

      Пусть не принц на розовом коне,

      Не поэт пусть, мучимый кручиной,

      Не герой на «мировой» войне.

      Не до таковых ужо, а лишь бы

      Мужичок, хотя бы с ноготок.

      Волохатый пусть он, словно леший,

      Даже пусть, родименький, без ног.

      Да она бы на руках носила

      По нужде иль, скажем, на народ,

      И постыдно мелочь не просила,

      Хоть и крошка не попала в рот.

      Все сама бы. Все с большой охотой —

      Покормить,

                   заштопать,

                                уложить

      В чистую постель. Ведь ей заботы —

      Как чело трехперстьем окрестить.

      А то что же? Хата-сиротинка

      Без мужского мата, табака.

      А сама – как скудная былинка,

      Что порой дрожит от ветерка.

      Русская горюха-неудаха,

      Сердце не жалели ни Кольцов,

      Ни Некрасов. Без оглядки, страха

      Сколь щемящих высказали слов!

      Ничего с тех пор не изменилось,

      Так же бабе белый свет не мил.

      Змей Горыныч лютый закружился

      И крылами небушко затмил.

      Злючая поземка бьет в окошко,

      Встать бы да пригрубок затопить,

      Но булгачить старенькую кошку —

      Жмется к боку. Надо как-то жить!

      «Навильники, мешки и катухи…»

      Навильники, мешки и катухи

      И черте что еще в колхозном рабстве!

      Я успевал тогда писать стихи,

      С ребятами подраться, искупаться.

      Ей-богу, лучше жизнь тогда была,

      Пусть цыпки на ногах, урчит в желудке.

      И нас судьба по рытвинам вела,

      Какой ни есть ты – крепкий или хрупкий.

      Все шли единым строем к светлым дням,

      А рядом тетки, матери (ух, сила!)

      Шагали встречь «разбуженным ветрам»,

      Все дальше от войны нас уводили.

      Разуты и раздеты, голодны,

      Но нам совали без речей бурсаки

      Из желудей – увесисты, черны,

      Крушины горше, но для нас так сладки!

      Финал блестящ: кто кончил ФЗУ,

      Кто стал шофером, молотобойцем в кузне

      И летчиком один – стращать грозу,

      А я в любви сознался самой музе.

      И ныне те ж мешки и катухи

      И черте что еще в российском рабстве!

      Но так же сочиняю я стихи,

      Чтоб словом за народ с властями драться.

      «Старость всегда – как упрек…»

      Старость всегда – как упрек,

      В нагрузку она, как данность,

      Как без оценок урок,

      Без оправданий гуманность.

      Только лишь выгода в том —

      Смотрит на мир по-щенячьи,

      С ней благодушнее дом,

      Значит, и он что-то значит.

      Дышат иконы, глядят

      Прямо