Самопревосхождение. Ника Смирнов

этого раньше.

      Искренне ваша С. А.

      Это было первое настоящее письмо, которое я получил в своей жизни. Даты не было.

      Уже на следующий день я стоял перед домом Софьи Алексеевны с ключами, ещё не смея сразу войти. Потом решился. Дверь легко отворилась. Внутри было пустынно, тихо, холодно и очень красиво. Все вещи застыли на своих местах, как будто зная и ожидая, что их разбудят. Я принёс дрова, растопил печь и, не раздеваясь, долго сидел, глядя на огонь, ни о чём не думая. Потом понял, что всё-таки думаю: о вещах вокруг как о живых существах, о том, что если научиться смотреть на них долго и попытаться понять, то можно услышать их тихое дыхание и то, как они тебя слушают, прежде чем с тобой заговорят, и ты сольёшься, например, с этой безмолвной бронзовой вазой или портретом, вас ничто не станет разделять, и, может быть, ты даже почувствуешь что-то ещё, должно быть, душу самого творения…

      Дом быстро и охотно наполнялся теплом, постепенно оживая. Я снял куртку, поднялся на второй этаж в мастерскую, откинул тяжёлую портьеру и вошёл. На подрамнике в центре стоял портрет девушки, очень похожей на Софью Алексеевну, как я её представлял себе в юности: те же синие глаза, те же густые волосы, только без седины, отливающие насыщенным каштановым цветом, были заплетены в длинную косу. Портрет был удивительно хорош, особенно по контрасту с окружающим пейзажем: за окном – ранняя, слякотная, пасмурная петербургская весна, а на картине – буйное цветение красок лета. Девушка сидела на низенькой скамеечке в саду под деревом, естественно освещённая ярким полуденным солнцем. Лучи пробирались к земле и человеку сквозь вязь листьев и веток, по пути обогащаясь замысловатым рисунком теней. Девушка смотрела прямо на меня.

      Глаза её сияли, губы вот-вот готовы были раскрыться в радостной улыбке, и вся её тонкая, гибкая фигурка, и даже эта цветастая летняя юбка, широко раскинутая по траве, были полны ощущения такой непреходящей, никогда не заканчивающейся жизни, что, мне показалось, я даже тихо застонал от бессилия и невозможности что-либо изменить или вернуть назад. И в это мгновение я почувствовал лёгкое движение у себя за спиной, обернулся и увидел Диану, которую оставил во дворе, а рядом с нею Асю. Я сразу её узнал, более того, сразу понял, что на портрете изображена именно она, а не Софья Алексеевна, хотя её современный молодёжный «прикид» был совсем не похож на тот, что изображён на картине, а волосы, перетянутые на лбу узким ремешком из тонкой кожи с орнаментом, не были заплетены в косу, но свободно распущены по плечам.

      – Привет, – сказала она спокойным, негромким голосом, почти как у Софьи Алексеевны. – Тоже разгадываешь «Тайну»? Тогда это надолго.

      – Ася… – Я встал, не зная ещё, как себя с ней вести. – Вижу, вы подружились, – кивнул я в сторону Дианы.

      – Легко, – согласилась Ася.

      Я чувствовал себя неловко, как чужой человек в чужом доме, неизвестно, на каких основаниях оказавшийся здесь. Наверное,  поэтому я машинально вынул письмо Софьи Алексеевны и протянул его Асе.

      Она лишь мельком взглянула на конверт и строго спросила:

      – Ты хочешь,