Ущелье дьявола. Александр Дюма

закричал Лотарио, – иди сюда скорее!

      Мальчик подбежал к ней и начал теребить за платье, так что в конце концов девушке пришлось оставить отца и пойти посмотреть на прекрасные крылышки стрекозы. Но стрекоза исчезла, а Христина явилась.

      – Напрасно ты позвал меня, – сказала Христина и вернулась к отцу.

      Этот прием Юлиус повторил несколько раз. Он показывал Лотарио то бабочку, то цветок и все выражал сожаление, что Христина не видит их красоты. И Лотарио бежал за ней и заставлял ее возвращаться. Таким образом Юлиусу удалось провести еще несколько минут с Христиной. Маленькими ручками своего невольного союзника он даже поднес Христине великолепный, только что распустившийся цветок шиповника. Но она неизменно возвращалась к отцу.

      Однако девушка не могла сердиться на Юлиуса за его настойчивость – ей самой приходилось бороться с желанием остаться с Юлиусом. Наконец, она обратилась к нему с милой непосредственностью:

      – Послушайте, господин Юлиус, было бы крайне невежливо с моей стороны, если бы я все время была только с вами, и отец удивился бы, что я совсем не разговариваю ни с ним, ни с вашим товарищем. Но вы ведь еще приедете к нам, не правда ли? Мы пойдем смотреть ущелье Дьявола и развалины Эбербахского замка. Восхитительные пейзажи, господин Юлиус!

      Они подошли к перекрестку. Слуга Шрейбера не успел еще привести лошадей.

      – Пройдемся немного в эту сторону, – сказал пастор, – может быть, встретим Гретхен.

      И действительно, все вскоре заметили пастушку. Ее хижина стояла на косогоре, под нависшей скалой. Невдалеке паслись двенадцать коз: пугливые животные разбрелись по скалам и щипали горький ракитник. При дневном свете Гретхен казалась еще более странной и красивой, чем при блеске молний. Взгляд ее черных глаз был печален, в черных волосах запутались какие-то необыкновенные цветы. Она сидела на корточках, уткнувшись подбородком в руку, – казалось, она была погружена в глубокую думу. В ее позе, в растрепанных волосах, во взгляде, во всем ее существе было много цыганского. Христина и пастор подошли к ней, а она будто и не заметила их.

      – Что это значит, Гретхен? – сказал пастор. – Я иду к тебе, а ты не бежишь меня встречать, как обычно? Ты, верно, не хочешь, чтобы я поблагодарил тебя за гостей, которых ты вчера привела?

      Гретхен не тронулась с места, а только вздохнула. Потом сказала печально:

      – Вы хорошо делаете, что благодарите меня сегодня: быть может, завтра вы уже не станете меня благодарить.

      – Ты, кажется, раскаиваешься, что привела нас? – заметил Самуил, усмехнувшись.

      – Особенно вас, – ответила она. – Но и он, – продолжала она, глядя на Христину с грустным участием, – и он не принес с собой счастья!..

      – И кто же тебе это сказал? – спросил Самуил все так же насмешливо.

      – Сонная одурь и сухой трилистник.

      – Значит, и Гретхен занимается ботаникой? – обратился к пастору Самуил.

      – Да, – ответил отец Христины, – она говорит, что умеет узнавать