Сальтеадор. Александр Дюма

нами портрет нисколько не польстил бы ему.

      Увидев молодого человека, донья Флор удивленно вскрикнула. В этом крике выразилась невольная радость, как будто вновь прибывший был не на стороне бандитов, а являлся посланником Небес, призванным помочь ей и ее отцу. Дон Иниго тотчас понял, что с этого момента разбойничья шайка отошла на задний план и что его участь и участь его дочери теперь всецело зависят от этого юноши. Но старик был слишком горд, чтобы заговорить, он ждал, и его окровавленный кинжал по-прежнему был направлен в грудь дочери. Сальтеадор начал первым:

      – Сеньор, я не сомневаюсь в вашей храбрости, но все-таки мне кажется, что вы слишком самоуверенны, если полагаете, что этой иголкой можно отбиться от двадцати человек, вооруженных кинжалами и шпагами.

      – Если бы я притязал на жизнь, – ответил дон Иниго, – то это действительно было бы безумием. Но я хотел убить дочь, а затем себя, это казалось и теперь еще кажется мне вполне исполнимым и даже легким.

      – Почему же вы хотите убить сеньору и себя?

      – Здесь нам грозят насилием, которому мы предпочитаем смерть.

      – Сеньора – ваша жена?

      – Она моя дочь.

      – Во сколько вы оцениваете свою жизнь и ее честь?

      – За свою жизнь я готов заплатить тысячу крон, что же до чести дочери – то ей нет цены.

      – Я дарю вам вашу жизнь, сеньор, – ответил Сальтеадор. – А сеньора может чувствовать себя здесь в такой же безопасности, как если бы она находилась в комнате матери и под ее защитой.

      Среди бандитов раздался ропот негодования.

      – Все вон! – приказал Сальтеадор, указывая жестом на дверь. Он не пошевелился до тех пор, пока последний разбойник не покинул комнату.

      Когда все они вышли, атаман запер дверь и вернулся к дону Иниго и его дочери, все это время с удивлением и беспокойством следившими за ним взглядом.

      – Надо простить их, сеньор, – сказал юноша. – Они грубияны и дикари, а не благородные люди, как мы с вами.

      Дон Иниго и донья Флор продолжали смотреть на молодого человека уже с меньшим беспокойством, но с гораздо большим удивлением: бандит называл себя благородным человеком, а его манеры и достоинство, о котором он не забывал ни на минуту, красноречивее, чем его слова, свидетельствовали о том, что он не лжет.

      – Сеньор, – с трепетом сказала девушка, – я вижу, что отец никак не решится поблагодарить вас, позвольте же это сделать мне – за него и за себя.

      – И ваш отец прав, сеньора: слова благодарности из ваших уст имеют цену, какой не имеет благодарность самого короля.

      Потом, обращаясь к старику, юноша произнес:

      – Я знаю, что вы торопитесь, сеньор. Куда вы направляетесь?

      – Я еду в Гранаду по приказанию короля.

      – А! – с горькой и насмешливой улыбкой воскликнул Сальтеадор. – Отголоски его прибытия достигли и нас: вчера прошли солдаты, которые обстреливали гору. Король хочет, чтобы двенадцатилетний ребенок мог пройти от Гранады