Жребий изгоев. Всеслав Чародей – 1. Виктор Некрас

медленно переспросил Ростислав.

      Вышата вновь степенно отпил из серебряного кубка.

      – Там, в Тьмуторокани, сила большая. Дураки думают, что это так, клок земли у чёрта на рогах, – боярин мечтательно прищурился. – Море. Торговля. Тьмуторокань немало стоит. Святослав с Глебом сами не до конца понимают, какое сокровище им в руки досталось.

      Порей задумчиво щипал ус, хмурил бровь.

      – Тьмуторокань далековато, – обронил словно бы невзначай.

      – Нам ли бояться дальних походов? – горделиво бросил Вышата, и Порей, спохватясь, подтвердил:

      – И то верно, княже!

      – А ещё там вои… – сказал вдруг Славята, сузив глаза. – Кубанская да донская русь, небось, до сей поры Мстислава Удалого не забыла, а?

      – Ты на него здорово похож, княже, – заметил Вышата, словно бы мимоходом.

      – Говорят так, – задумчиво обронил князь.

      – Верно говорят, – коротко усмехнулся боярин. – А если нравом, так по мне – и вовсе не отличишь.

      – Ай знал его? – оживился Ростислав.

      – Было, – подтвердил Вышата и смолк, словно вспоминая былые годы.

      Однако князь уже думал об ином.

      – За Ярославичами сила. Их самих трое, да у всех сыновья есть. И Мстислав Изяславич, и Ярополк, и Глеб Тьмутороканский – оба на престолах и с дружинами.

      – Их-то много, да все поврозь, – усмехнулся новогородец. – Святослав с Изяславом всё старшинства не поделят, а Всеволод – себе на уме. Да и им же самим будет лучше, если на Тьмуторокани сильный князь сядет – тогда они с тобой вместе половцев прижать смогут.

      – Далеко глядишь, – задумчиво сказал князь.

      3. Русская земля. Георгиевский монастырь.

      Весна 1063 года, травень

      Где-то капала вода. Размеренно, неторопливо, глухо отзываясь в тесных сенях, капли равнодушно долбили тёсаный пол.

      Кровля протекла, – подумал высокий костистый старик тоже с равнодушием. Покосился в сторону отворённой двери, но не шевельнулся.

      Снаружи, видимо, шёл дождь – занудный, совсем не весенний. Весна в этом году была холодной и дождливой, совсем как осень.

      В монашьей тесной келье окон не было, тускло горел светец. Да и для чего монаху в келье окно? Днём свет в келье не нужен, день чернец должен проводить в трудах и молитве, а для вечера есть лучины и светцы.

      Старец Савва работать сегодня не мог – вновь, в который уже раз, навалилась злая немочь, заполнив суставы слабостью.

      Чернец был стар.

      Очень стар.

      Счёт своим годам он знал только приблизительно – знал, что ему уже почти девять десятков лет.

      Зажился ты на белом свете, отец Савва. Чернец скривил губы. Отец, да…

      Скоро.

      Уже скоро протрубит труба… какая ещё труба?

      Мысли уже по-старчески путались – ещё один признак неизбежного. Старец Савва, в миру – князь Судислав Ольгович, старейший из русских князей – сегодня утром вдруг осознал это с небывалой чёткостью.