Жребий изгоев. Всеслав Чародей – 1. Виктор Некрас

что бояре – и те от них бегут.

      Не утерпел, уколол-таки князь воеводу. Любя уколол, в шутку, а всё одно – обидно!

      У Вышаты на челюсти вспухли желваки, а простодушный Порей только захохотал, толкнув брата локтем в бок. Но стерпел боярин шутку от князя своего. Сжал зубы. Загнал куда-то в глубину рвущуюся неожиданную обиду.

      Ростислав уже знал всё.

      Род Остромира семь десятков лет стоял у кормила власти в Новгороде. Вскоре после кровавого и огненного новогородского крещения посадничья степень и тысяцкое в Новгороде досталось Добрыне, пестуну Владимира Святославича. Князь-креститель сохранял тысяцкое и посадничье за своим воспитателем, но после смерти Добрыни посадил на новгородский стол своего сына Вышеслава. Тысяцкое же перешло к сыну Добрыни, Коснятину.

      Так и повелось – если не посадничье, то тысяцкое всё время было в руках Добрыниного рода. Вышеслава сменил Ярослав, потом случилась война Ярослава со Святополком, Ярослав захватил великий стол и посадником стал Коснятин. После смерти Коснятина на новогородский стол Ярослав посадил Владимира, Ростиславля отца. А по смерти Владимира посадником стал Остромир Коснятич.

      Четыре года тому новый великий князь, Изяслав, утвердил на новогородском столе своего старшего сына – уже установился обычай. Остромир удержал тысяцкое. Вышата твёрдо надеялся получить вслед за отцом, тысяцкое, а то и посадничье, уверенно готовился воспринять власть над огромным и сильным городом, уже обогнавшим иные города Северной Руси и даже саму Ладогу. Потому и поддался Вышата на отцовы уговоры и не поехал с князем Ростиславом в Ростов. Но прошлой осенью тысяцкий Остромир погиб в походе на чудь, а князь Мстислав Изяславич, которому давно уже не нравилась огромная власть Добрыничей, настоял на вече передать тысяцкое иному городовому боярину, кривичу Басюре. Да ещё и прибавил – вы-де, Добрыничи, не коренные новогородцы… Недовольных власть хоть тысяцкого хоть посадника всегда в городе хоть отбавляй, так и у Мстислава сторонники нашлись. И утекло тысяцкое из рук Добрыничей.

      Тогда и глянул Вышата в сторону Волыни, и вспомнил про того, у кого пестуном был.

      – Я ведь сначала думал, наставниче, что вровень с ними стал. Как дядя Вячеслав умер, Ярославичи меня во Владимире усадили, с Ростова свели. Почётный стол, только вот княжество – маловато. Я мнил – ладно, до времени. А потом дядя Игорь умер. Мне за ним смоленский стол надлежал. Ан нет – в Смоленск меня не пустили. Ну и где же я им ровня?!

      Теперь молчал Вышата. Слушал, изредка отпивая сбитень, и поглаживая короткую бороду.

      – Придёт день – они меня и с Владимира сгонят! – Ростислав стукнул кулаком по столу – дрогнули каповые чаши, плеснул на скатерть ядрёный хлебный квас. Вину и мёдам не было сегодня места на княжьем столе, разговор взаболь, без капли хмельного. – Кому-нибудь из сыновей их стол занадобится, Мономаху там, альбо Роману, и – будь добр, извини-подвинься, князь-изгой.

      – То верно, княже, – разомкнул, наконец,