Комната в гостинице «Летучий дракон»; Дядюшка Сайлас. Джозеф ле Фаню

я мог похвастать обилием темно-каштановых вьющихся волос. Оделся я с величайшей тщательностью. Вынул из дорожного футляра и слегка набекрень – как истинный щеголь – надел на свою премудрую голову безукоризненно модную шляпу. Пара светлых лайковых перчаток и трость, похожая скорее на палицу и год или два назад вошедшая в моду в Англии, довершали мой наряд.

      Все мои старания свелись к тому, что я прошелся по двору и постоял на лестнице «Прекрасной звезды». Это был своеобразный способ поклонения восхитительным глазам, которые я в этот вечер увидел впервые, но забыть которые не смог бы уже никогда! Попросту сказать, все это я сделал в весьма смутной надежде, что очаровательная незнакомка увидит безукоризненный наряд ее меланхоличного раба и не без тайного одобрения сохранит в памяти его образ.

      Когда я завершил свой променад, свет окончательно померк, исчез последний отблеск солнца на небосклоне, водворились и стали постепенно сгущаться сумерки. Я вздохнул, вернулся в свой номер и открыл окно с целью выглянуть во двор. Я тотчас заметил, что окно, находившееся под моим, также было открыто. До моего слуха стал ясно доноситься разговор между двумя лицами, вот только разобрать, что они говорили, я, как ни старался, не мог. Мужской голос был глухим и гнусавым одновременно – разумеется, я узнал его сразу. Отвечали ему тем сладким голоском, который, увы, оставил в моем сердце неизгладимый след. Говорили с минуту, не более, потом мужчина засмеялся, как мне почудилось, с сатанинской злобой, и больше я его почти не слышал – так далеко старик отошел от окна.

      Обладательница другого голоса оставалась недалеко от окна. Между говорившими не происходило ничего, что хоть отдаленно напоминало бы спор или какое-либо разногласие. Чего бы я только ни дал, чтобы между ними разразилась ссора – страшная ссора, – а я бы выступил в роли покровителя и защитника оскорбленной красавицы! Как назло, насколько я мог судить по тону голосов, долетавших до меня, самая мирная чета на свете вела непринужденный разговор.

      Немного погодя незнакомка запела весьма оригинальную песенку. Нужно ли говорить, что пение слышно гораздо лучше, чем обычная речь? Я отлично уловил каждое слово. Голос, если не ошибаюсь, принадлежал к числу пленительных меццо-сопрано, в нем звучали нотка драматизма и вместе с тем, как мне казалось, легкий оттенок насмешливости. Я решаюсь привести топорный, но относительно точный перевод:

      Смерть и любовь в брачном союзе

      Ждут и выглядывают из-за угла,

      Рано поутру иль в позднюю пору

      Они отмечают жертву свою.

      Страстный ли вздох сожжет обреченного,

      Холод ли смерти овеет его,

      Ему не дойти – притаившись в засаде,

      Смерть и любовь наблюдают за ним.

      – Довольно, сударыня! – вдруг строго произнес старик. – Не намерены же вы, надеюсь, забавлять своим пением грумов и трактирных слуг во дворе!

      Женщина засмеялась.

      – Вам, видно, хочется покапризничать! –