Колыбель за дверью. Игорь Ташин

меня не желает, я поняла. Он сильный. А сейчас – ущербный, без руки, слабый, едва жив остался. Долго ещё лечиться. На многое смотрит по-другому. Он не хочет мне показать слабость, не хочет, чтобы я видела его калекой. … Объяснил, что женат, меня обманывал, и дочь у него есть. Прощения не просил, нет. Сказал, что я свободна, как птица вольная и могу ехать, куда захочу. Дарит мне серьги и перстень, дорогие очень, ещё денег тридцать тысяч долларов, наряды… Отказаться нельзя – обидится, накажет. В благородство играет. Предлагал квартиру купить мне, на одну комнату, хорошую, тут в Петербурге. Но я сказала – скучаю, поеду домой, в Ригу. Я боюсь этот город. Петербург – прекрасный, великий демон, но я его боюсь навсегда. Вдруг Владимир передумает – спасения не будет. Хочу уехать скорее. Хочу в Ригу, к маме.

      Наташа замолчала. Было видно, что ей непросто сообщать Максиму эту новость.

      Максим не отрываясь, смотрел на Наташу и по мере рассказа, лицо его светлело. А когда она закончила говорить, он порывисто схватил её ладони в свои:

      – Так это же здорово, Наташа! Я несказанно рад за тебя и за маму твою тоже. Все эти дни только одна мысль – «Чем помочь?» и в голову ничего не шло, а тут, так всё счастливо разрешилось.

      – Я уеду через четыре дня, Максим. Уже билет на самолёт взяла, – голос её был безжизненным. – Уеду, не вернусь сюда больше. Ты это понимаешь, да? Мы никогда не увидимся с тобой, Максим. Мне очень больно это знать, правда.

      – Через четыре, – прошептал Максим. – Всего четыре дня…

      Он осознал, наконец, что видит её последние часы. А дальше мир продолжит своё существование: также будут развозить хлеб по булочным, убирать город, брать фильмы в прокате, но всё это будет уже без Наташи. Без её трогательного акцента и той «промежуточной» по звучанию буквы между «Э» и «Е», когда она произносит его отчество – «АндрЕЭевич». Не будет её улыбки, и глаз, и мягкого участия во всех его делах. Не будут они пить чай вместе… Не будет больше Наташи… А что же останется?.. Наверное, что-то останется. Он разберётся. Потом.

      – Ты даже проводить меня не можешь, Максим. Будут провожать эти, – последнее слово она словно плюнула с брезгливостью и отвращением – Картузову стало стыдно за свои мысли. Она такое вынесла, а он…

      – Жаль, что не смогу проводить, мне бы хотелось, – он костенел внутри; как-то вдруг, внезапно, упало на него небо, прижало – он лежал под ним не пытаясь выбраться, сознавая всё более ясно катастрофу – «Наташи не будет!».

      – Ты можешь только со стороны глянуть, но зачем? Того бандита, нет в городе, тебя не узнают. Но будет только больнее, Максим.

      – Если ты разрешишь, я всё же провожу,.. со стороны. Ещё раз увидеть тебя, не может быть лишним.

      Наташа замолчала. Взяла его руку в свою и тихо сидела, думая о чём то потаённом, а Максим сидел рядом, молча, не тревожа её вопросами и не отнимая руки… Он начинал прощаться.

      Звякнул колокольчик – пришла постоянная клиентка. Картузову пришлось встать, отняв у Наташи руку, говорить о чём то, советовать. А женщина, как на грех,