Смута. Андрей Зайцев

у человека в душе? Она это могла понять.

      – Как же ты от татар ушел?

      – Повезло.

      А в самом деле ему ведь повезло тогда. Если бы Игнат татарина того не ударил, то, может, вдвоем бы и ушли. Молодой татарин смеялся, дурил, байки рассказывал. На него и обращать внимания не стоило.

      Когда Игнат воду гнилую из кувшина пил, то татарин не дал ему вдосталь напиться, отобрал кувшин, в глазах огоньки бесовские играли. Это он шутил так. А Игнат ударил его в ухо. Тот как сноп и повалился.

      Тут же другой татарин, постарше, кинулся к нему и саблей рубанул от плеча. Сделал он это молча и только потом, отступив, что-то быстро сказал, оглянувшись на своих.

      Когда Игнат лежал на земле, Тимофей к нему шагнул, в лицо помертвевшее глянул. Тот что-то прошептал, увидев друга.

      Но тут же татары отогнали остальных пленников…

      – А тебя аж до самого Крыма угнали?

      – До него.

      – И как там, в Крыму?

      – Плохо, Пелагея, – улыбнулся Тимофей, отломив кусочек от хлебной ковриги.

      Задумчиво пожевал. В открытую дверь было видно, как хозяйский кобель бродит по двору, хвостом отгоняя мух. В этой размеренной жизни, такой обыденной, привычной, казалось, не могло быть ничего ужасного. И то, что происходило где-то в Крыму, отсюда виделось как-то не так, иначе.

      – А чего же? – удивилась женщина. – Сказывали, места там красивые.

      – Да не в том дело, – поморщился постоялец. – Неволя – вот что страшно. Лучше смерть.

      – Умирать всегда страшно.

      – Твоего-то татары убили?

      – Не-ет, – покачала она головой. – Какие татары? Его стрельцы у Воронежа убили. Чай, не слыхал про это?

      – Я твоего мужа не знал.

      – Оно и лучше, – вдруг сказала хозяйка. – Когда человека не знаешь – легче и про смерть его говорить.

      – Это верно, – согласился Тимофей.

      Разговор с хозяйкой всегда тяжело шел, даже несмотря на брагу. Она будто чего-то ждала от него, какого-то слова, жеста. Ему легче одному было лежать. Он чувствовал себя все лучше, и жизнь в Лебяжьем понемногу начинала тяготить.

      Во дворе закричали дети. Пелагея быстро встала из-за стола и вышла вон.

      Одна из коз, бывшая в закуте, случайно отломив прогнившую доску, выскочила во двор. Кобель огрызнулся, чуть не куснув ее за ногу, но тут и хозяйка подоспела, загоняя козу обратно.

      – У-у, шалавый! – беззлобно ругнулась на кобеля, махнув рукой.

      Кобель отбежал к хате, виновато оглядываясь.

      Потом поискала подходящую дровину и заткнула дыру.

      Старший из сыновей подошел к ней, глянул снизу пытливо, совсем как взрослый.

      – А этот дядька, он что, вместо бати будет?

      – Этот? – Пелагея оглянулась на хату, подумала немного. – Нет, это просто…

      Мальчишка отошел от нее, напрочь забыв о разговоре, гикнул и побежал на другой край двора, где играл младший его брат. Пелагея хотела вернуться в хату, но тут послышался конский топот. По хутору рысью мчали двое казаков. Одного она сразу признала. Он был из тех, кто несколько дней назад привез сюда ее нынешнего постояльца.

      – Эй, хозяйка! – казаки