Смута. Андрей Зайцев

в Лебяжьем пока оставить. Против этого никто не возражал. Кому какое дело? Только Арсений Костылев глазами сверкнул. И тут же взгляд отвел, желваки на скулах заходили. Или показалось Матвею? Чего Костылеву с Тимофеем делить?

      Но подумав, сразу же забыл об этом. Нужно было думать о делах насущных. Здесь, в Лебяжьем домов мало было. И казаки почти все пожилые уже. Кто помоложе и половчее, тот в станицу подался.

      – Вот тут, Тимоха, ты поживешь маленько, – сказал Матвей, когда бежавшего от татар казака ввели в хату и положили в углу.

      Он почти не разговаривал, отвечал, вяло моргая. Со стороны могло показаться, что человек на спал целую неделю.

      Хозяйка, тридцатилетняя вдова, только плечами повела.

      – Ты его, Пелагея, поправь, чем можешь, – сказал ей Матвей. – У татар натерпелся он.

      – А чем же я его поправлю? – удивленно глянула на него вдова. – У меня самой – двое. И хозяйство маленькое. Как кормильца убили – с хлеба на воду перебиваюсь.

      – Через неделю заберу его, не волнуйся, – успокоил ее Ширшов. – А ты на возьми-ка!

      Дал он ей пару монет. Вдова ловко подхватила деньги, спрятала у себя в одежде. Взгляд ее повеселел.

      – Что ж, Матвей, посмотрю за ним, чего там.

      – Бывай, Тимоха, не скучай! – напутствовал его Ширшов и быстро вышел из хаты, догоняя своих.

      Казаки уже сидели в седлах. Матвей быстро вскочил на своего пегого, и через несколько минут только пыль клубами вилась на дороге. Станичники растаяли в безбрежной степи.

      Хозяйка стояла посредине хаты и смотрела на нежданного постояльца.

      – А я тебя где-то видала?

      – Не помню.

      Говорить не хотелось. Был Тимофей рад, что выбрался из плена, домой дошел живым. Все, что произошло с ним, казалось страшным сном.

      И когда шел сюда, об этом не вспоминал. Знал лишь одно – надо дойти. А теперь воспоминания нахлынули. Неужели он сумел уйти от погони?

      Игнат, Игнат… Не выдержал, не стерпел. А потому и остался там, в крымской земле.

      Тут вспомнил он, как у него спросили про Архипа. И Костылев этот, Арсюха, дружок Архипа верный, вроде как не поверил ему. Но ведь и в самом деле не видел он в Крыму Архипа, выходит, мертвым остался тот в степи. А они говорят, не нашли его.

      – Хочешь молока?

      – Давай.

      Холодное молоко приятно освежало грудь. Он чувствовал, как жизнь медленно возвращается к нему. Так бы и дальше.

      Он ослаб только в последние дни, когда голодуха дала о себе знать. Да и раны незалеченные беспокоили. Из Крыма уходил еще полный сил, хоть и измотанный. Татары кормили плохо, но жить можно было.

      – А все же видала я где-то тебя… Ты откуда?

      – Я с Крестового.

      – Вот… – хозяйка присела на лавку и открыто смотрела на него.

      Ее дотошность раздражала. Тимофей ее не узнал и видел в ее пытливых вопросах лишь желание разговорить его.

      – Ты с Архипкой Головиным в прошлом годе в станице был?

      – Я там часто бывал.

      – После Ивана Купала гуляли все.