Люди и куклы (сборник). Василий Ливанов

почему я вдруг вам, сейчас…

      Фалеев потянулся к висящей у двери куртке. Достал из бокового кармана изящную трубку с прямым мундштуком и круглую жестяную коробочку раскрашенную по крышке сине-красной шотландской клеткой.

      Деловито и сосредоточенно набил увесистый чубук, уминая табак крепким маленьким мизинцем с отросшим ногтем, чиркнул зажигалкой, торопливо несколько раз затянулся, выпустил облачко дыма и спросил:

      – Мне, как новорожденному, можно покурить здесь? Или позвольте выйти вон?

      – Дымите, – разрешил Бучинский. – Что за мужская компания без табака?

      – Очень вкусно пахнет, – заметил Петя, потянув носом.

      – Еще бы. Ведь это «Клан» – лучший трубочный табак. В Лондоне брал самолично.

      С видом знатока Петя поинтересовался:

      – Вы его с чем-нибудь смешиваете?

      – Смешивать, Петруша, ничего ни с чем никогда не надо. Я предпочитаю отделять. Работу от отдыха, хобби от заработка, жену от любовницы. В этом, по-моему, состоит профессионализм в жизни и в искусстве. А вы согласны, Василий Васильевич?

      – Не зна-аю, – протянул Бучинский. – Не знаю… В живописи, насколько мне известно, смешивают краски, чтобы добиться колорита – единственного, неповторимого. И, заметьте себе, неплохие профессионалы получались… А в жизни… Не знаю… – Старик вдруг лукаво улыбнулся. – Вот вы, например, омлет захотите съесть. Вы что же, сначала чашку молока выпьете, потом проглотите два яйца, а потом ложку соли? Как же тут не смешивать?

      Петя рассмеялся, а Фалеев поперхнулся дымом и стал по-детски тереть глаз кулаком.

      – Я, наверное, все-таки смешиваю, – сказал Василий Васильевич, – вот коньяк в чай попросил налить. Путать не надо коньяк с чаем, а смешивать… отчего же. Впрочем, я в этих делах не профессионал.

      – Кстати, о профессионализме и коньяке… – Фалеев откинулся к стенке, лицо его ушло в тень. – Я ведь тоже начинал как театральный актер. Да, Петруша. Из Харькова по распределению попал в степной городишко районного значения. Театральное помещение там существовало еще до революции, но пустовало. В зале иногда кино крутили на передвижке, а в фойе танцы-шманцы под аккордеон. Освоение целины все это изменило. Надо подымать культуру на местах! Объявился режиссер – молодой, энергичный, – собрал труппу: частично театральных волков из провинции, частично выпускников разных школ. Я попал в театр, когда они уже разыгрались вовсю. В день моего приезда исполнитель роли второго лакея в инсценировке по известной повести Горького вдруг заболевает. И срочно вводят меня. С одной репетиции. В первом акте я проношу через сцену поднос с двумя бокалами. Во втором меня вообще нет, а в третьем – кульминация роли. Один из эпизодических купцов подходит к буфетной стойке, за которой я торчу, а я должен, угодливо улыбаясь, налить ему рюмку коньяку. После чего мой партнер отходит с рюмкой на авансцену, произносит свою единственную фразу: «Знаем мы этих Маякиных» – и выпивает коньяк до дна.

      – Не верю! – кричит на репетиции главреж из темного зала. – До дна! Именно до дна! И многозначительней,