Люди и куклы (сборник). Василий Ливанов

придерживая на груди края широкой накидки, оперлась плечом о стену и рассмеялась. Она была пьяна.

      Кромов пошел дальше, вглядываясь в номера на дверях. Вот он, шестой. Постучался.

      – Войдите.

      Маленькая комната, половину которой занимала широкая кровать со скомканным одеялом. Туалетный столик с круглым зеркалом. Еще кресло у окна, из которого навстречу Кромову поднялся какой-то человек. Против света Алексей Алексеевич не сразу узнал друга.

      – Вадим?

      – Алеша…

      Они обнялись.

      – Спасибо, что пришел, Алексей. Вот, садись сюда, в кресло. А я здесь устроюсь.

      Горчаков сдвинул на подоконнике высокую, наполовину пустую бутыль, кулек с какой-то снедью. Сели.

      – Угости папиросой. У меня, понимаешь… Только что докурил последнюю. А выйти купить – боялся с тобой разминуться. Все-таки надеялся, что придешь. Вот ты и пришел, Алексей.

      Горчаков разминал сигарету, пальцы его подрагивали.

      Алексей Алексеевич смотрел на друга и с трудом узнавал его. От прежнего щеголеватого полковника Горчакова не осталось и следа. Давно не бритые, худые щеки, расстегнутый ворот несвежей рубахи, истертая армейская кожанка на плечах внакидку.

      – Сколько же мы не виделись, Вадим?

      – Два года. Если быть совершенно точным: два года и три месяца. Ты хорошо выглядишь, Кромов. Борода тебе к лицу.

      – А ты, Вадим…

      – Меня не будем обсуждать. Вот видишь зеркало? Разбил бы, если б не дурная примета. Хороший табак, – сказал Горчаков, – крепкий. Это что за марка?

      – «Житан».

      – Да, «Житан»… Конечно. Я забыл. «Житан».

      Опять помолчали.

      – Да что же я? – засуетился вдруг Горчаков. – Давай выпьем за нашу встречу. Два года – это не фунт шоколада, как сказал бы твой брат Платон. Как он, кстати? В Париже? А может быть, в Лондоне? Или, как я, грешный…

      – Платон в Париже. Сначала он прислал мне истерическое письмо, что запрещает являться на похороны матери. А не так давно приходил ко мне. Но не как брат к брату. Явился и в напыщенных выражениях объявил, что Союз пажей ее императорского величества постановил вычеркнуть мое имя из списков. Хорохорился, как индюк, а у самого губы трясутся…

      – Вот черт! У меня только один стакан.

      Горчаков старался не встречаться с Кромовым глазами.

      – Прямо из бутылки пить не будем, не торжественно. Мы все-таки не на позициях. Ты мой гость, окажи честь. Прошу! – И протянул полный стакан. – За букет не отвечаю, но действует неотразимо.

      – За тебя, Вадим. За нашу встречу. – Кромов выпил до дна.

      – Ну, какова мерзость? – Горчаков хохотнул. – Ты, брат, в Париже еще такого не пробовал. А мне после сивухи в донских станицах и эта дрянь кажется нектаром. – И снова наполнил стакан.

      – Ты был на Дону, у Деникина?

      Горчаков стал медленно пить, запрокидывая голову. Поставил пустой стакан.

      – А где, по-твоему, Алексей Кромов, я должен был быть эти два года? Я, полковник Горчаков,