Смешные люди. Александр Лепещенко

Она подложила ещё блинов внуку, пододвинула вазочку с клубничным вареньем да чашку с домашней сметаной и сказала:

      – Тёмушка, ты кем будешь, когда вырастешь?

      – Я… я, бабуль, буду тучепрогонителем…

      – Солнцем и водой будешь заведовать?

      – Да, буду заведовать.

      – Слышал, Алёша?

      – Слышал, мам.

      – А как у тебя самого с работой?

      – Пока никак… Семисложное дело своё я ещё не нашёл, но близок к этому.

      – Сынок, я ведь переживаю за тебя.

      – Понимаю, не переживай… и ну их, эти разговоры крылечные…

      Артемий отставил пустой бокал и выглянул из-за стопки блинов.

      – Пап, а что значит: до подвига дюжий?

      – Ах, дюжий! – Я стал целовать сына.

      – Ты колючий, пусти. Ну, пап, пусти!

      Мальчик долго бочился, потом спросил:

      – Скажешь про дюжий?

      – Хорошо. Сколько ты блинов умял? Много? Да, порядочно. Значит, можно сказать, что и ты дюжий. Это, знаешь, всё равно что крепкий, сильный…

      – Конечно, я сильный. А то ж какой! Но разве блины мять – подвиг?

      – Не совсем. Как бы тебе объяснить? Смотри, подвиг – это поступок… и не для себя, а для других… Такая вот нехитрая явь. Понимаешь?

      – Понимаю. Я, пап, неумильных поступков совершать не буду.

      Бабушка смотрела на внука так, как смотрят те, у кого любовь в сердце гостит. Лицо у неё было какое-то осиянное.

      – А хотите, я вам песенку спою? – взлетел на табуретку Артемий.

      – Хотим, – ответила бабушка тихо, с непередаваемой интонацией в голосе.

      Внук, как дирижёр, взмахнул руками и затянул:

      У родимого батюшки

      Да во зелёном садике,

      Во зелёном садике,

      Да под садовой яблонькой,

      Под садовой яблонькой

      Да там сидел соловеюшка,

      Там сидел соловеюшка,

      Он сидел, громко песни пел.

      …Плескучая какая-то радость в той песенке была.

      Казалось, она входила в самое сердце. Сын же в своей клетчатой рубашке напоминал мне самого себя на одной старой фотографии. Когда-то давно её сделал фотограф на детском утреннике. Так вот, на том снимке у меня левый глаз, как пунцовая астра, цвёл. Это из-за девочки я зацепился тогда с приятелем.

      – Малыш, а где ж ты научился петь? – спросила бабушка, подмигнув мне.

      – Знаешь, – покачнулся на табуретке внук, – а я на студию хожу…

      – Ну надо же! А возраст у тебя не подснежниковый, артист?

      – Да, подснежниковый…

      – Женя Опоченин, мам, студию для детей открыл, – сказал я. – Вот и Артемия нашего приобщает.

      – Женя всё один?

      – Нет, не один… Аня Шульгина теперь с ним. Севы уже два года как нет, вот они и сошлись. Месяц назад у них родился Егорка.

      – Значит, у них теперь Егор и Глеб?

      – Да, два пацана.

      – А мы с Глебом вместе на студии поём, вот… И знаешь, знаешь, ба…

      Внук сбился, почесал затылок, но потом хитро улыбнулся и затараторил:

      Сорок амбаров

      Сухих тараканов,

      Сорок