В той стране. Борис Екимов

здравствуй…

      – От Вовки нет вестей?

      – Пишет. На свиданку к нему сбираюсь. Может, в последний раз.

      Она глядела на меня пристально и вдруг вспомнила, улыбнулась:

      – А в лапту-то он какой ловкий был. Как вдарит, вдарит… Мячик далеко летит. В огороды…

      – Ловкий, ловкий… – подтвердил я.

      Попрощались. Я пошел, потом обернулся. Шурочка брела к магазину, опираясь на клюку. Темное платье, темный платок на голове.

      Она уехала и не вернулась. Домишко ее долго стоял с открытыми ставнями. Потом соседи их затворили.

* * *

      Всякий раз, когда я собираюсь ехать в город, кто-нибудь из близких напоминает:

      – К Топилиным заедешь?

      – Заеду, – отвечаю я.

      Заезжаю. Дом Топилиных стоит в переулке, за магазином. Хозяин старик Топилин умер позапрошлой зимой. Осталась его бабка одна, ходит согнувшись, порою с костыликом. Но сад и огород содержит в порядке.

      Когда заезжаю, у нее все готово. Картошка ли, помидоры, абрикосы ли, яблоки – все в свой черед – аккуратно уложено и увязано. Корзина ли, ведро, банки с вареньем, бидончик откидного молока – лишь ставь в багажник и поезжай.

      Пока ставлю, укладываю, старая Топилиха говорит мне всегда одно и то же:

      – Спаси Христос, что заехал. Вези поклон. Скажи: живая, – и добавляет: – Может, приедут… Как на цепи сидят там…

      Об этом говорено-переговорено. Молча закрываю багажник. Трогаюсь с места. Старая женщина глядит мне вослед.

      Какой уж год вожу. Еще старик был живой. Попросил как-то раз да другой. Теперь в привычку. Правда, в городе, порой, не сразу посылки и вручишь. Топилиных трудно дома застать. Опять никого. Наконец поймаю, стану пенять.

      – Негодяй… Форменный негодяй… – шумно корит Топилин-старший сына. – Я приказал, не смей из дома уходить, посылку привезут от бабушки. А он умелся куда-то.

      Топилин-младший в ответ что-то невнятно бурчит. Он занят на кухне гостинцами.

      Как всегда, передаю материнский поклон, приглашение и от себя прибавляю, как могу:

      – Тепло… Щавель, чеснок – в палец уже. Скворцы поют. Картошку сажаем.

      Летом заманиваю по-иному:

      – Абрикосы… Желто все… Ветки ломаются. Вишня пошла, ранняя.

      Речи мои послушав, Топилин-старший сына корит:

      – Просто негодяй какой-то… Говорю ему, говорю: съезди к бабушке, там такой воздух – не надышишься. Бездна фруктов, овощей. Бабушке бы помог, наелся от пуза и сюда бы привез. Нет, никак не заставишь.

      – Сам бы поехал, – говорю я Топилину-старшему.

      – Проклятая работа! – взрывается он. – Как привязанный! Дело – не дело, сиди! Каждый день! Как на каторге! Я предлагаю: давайте мне задания, я буду сутками не спать, а потом – отгулы. Нет! Каждый день ходи на работу! Хоть спи там, но ходи.

      – А выходные? Суббота да воскресенье, – напоминаю я.

      – Что ты? – ужасается Топилин. – В выходные уехать никак нельзя. Такое сейчас интересное время. Собрания, демонстрации, митинги. Из Москвы приезжают интересные люди. Травкин недавно выступал. Он так громил всех, ужасно. Прямо призывал