Проснется день. Борис Екимов

Гасли огни. Но в доме переселенцев, так хорошо видимом отсюда, с крыльца, горел свет. Хурдин смотрел туда и думал о мальчике. Чем он занят сейчас, в эту пору? Почему не спит? Собственное детство Хурдина уплыло далеко; малые годы сыновей стояли рядом, но неприложимы были они к теперешним дням мальчика, не могли помочь. И Хурдин глядел на лучистые окна домика и мог представить себе лишь телевизор да поздний ужин. И все.

      Мать на кухне убралась, и пошли в дом. На воле комары одолевали, да и пора было спать. От горницы, от парад ной кровати Хурдин наотрез отказался.

      – Стели в боковушке, – сказал он. – Что я, гость?..

      – А кто же?.. Да какой дорогой… – проговорила мать, но сына послушалась.

      Хурдин включил телевизор, непривычно малый, с крошечным экраном.

      Ложились спать. Хурдин подошел к окну и поглядел в темноту. Весь хутор уже уснул, но дом переселенцев по-прежнему светил в ночи желтыми окнами.

      – Мама, – спросил Хурдин, – а чего они не спят? Мальчишка этот, без матери?

      – Переселенцы, что ль? Не знаю. Кажеденно свет жгут.

      – Может, чего случилось у них?

      – Да чего случится! Сережка, он… – мать не договорила и зевнула сладко. – Ныне лишь до подушки – и в сон покачуся. Сердце на покое. Ложись, сынок.

      Мать легла, но против обещания не сразу заснула. Она полежала, вспомнила и через тьму двух комнат громко сказала:

      – А мы, сынок, Витю похоронили… Здесь, у нас.

      – Какого Витю?

      – Твоего дружка. Такой хороший похорон был. Музыку привезли. А почему его не в городе схоронили? Либо они с женой не жили?

      До Хурдина доходило медленно. Медленно, но неотвратимо.

      – Какой Витя? Ты что, мама? – пытался сопротивляться он.

      – Ну какой… – еще не понимая, легко ответила мать. – Твой дружок.

      – Виктор?!

      Хурдин встал и пошел в комнату матери. И она навстречу ему поднялась и свет зажгла, все поняв.

      – Виктор умер? Когда?

      – Тот год еще. А тебе не передали? Какая беда… и я, на ночь глядя… – Но, понимая, что теперь таить уже нечего, мать рассказала все. – Он далеко погиб. Издаля его везли, в железном гробу. И никому не показали. Жена тоже хоронила, с сыном. А вот почему не возля себя, а здесь? Видать, они не жили, сынок. Такая беда. Боле десяти человек разом побилось. Вот и я всегда горюю, летаешь ты на этих самолетах, не дай бог. Конь о четырех ногах и тот… А тамотка… – поглядела мать вверх. – Как вы не боитесь? А Витю…

      С Виктором Хурдин учился. Сначала в Вихляевке, потом на центральную усадьбу вместе ездили. И уже смальства вместе начали думать они о будущем. Виктор хотел стать летчиком, а Хурдин – инженером. Так и остались они каждый в своей вере: после школы Виктор поступил в летное училище, Хурдин – в институт.

      С той поры дороги их нечасто скрещивались. Но все же видеться случалось, особенно в последние годы, когда Виктор стал испытателем. И каждая встреча была такой радостью: говорили и наговориться не могли, вспоминали, на будущее загадывали.

      Но последняя встреча была иной. Три года назад, как