Мания. 2. Мафия. Евгений Кулькин

знаменитый певец. Правда, ария у него только одна.

      – Какая же? – поинтересовалась Оксана.

      – Сижу за решеткой в темнице сырой.

      Витька вскочил.

      Веденей – пятерней – усадил его на прежнее место и продолжил:

      – И вот он все время пытался понять, почему же не расширяется репертуар.

      – Ну и, удалось найти причину? – полюбопытничала Оксана, видимо, понимая, что она явно нравится всем.

      – Да! Он решил, что виной всему зубы! – на хохоте вскричал Триголос.

      – Ну и? – она подторопила сказать то, что уже пузырилось на язык Веденея.

      – Нынче он решил с ними расстаться.

      – Как? – с деланной испуганностью спросила она.

      – Витя! – обратился Триголос к Зубку. – А ну покажь, как ты это делаешь. – И протянул ему пассатижи.

      Оксана вскрикнула.

      Казнь над собой для Витьки не была в новинку. Слишком долго он при пробуждении видел одно и то же: запаученные окна и жесткие спальники, сношающие друг друга нарным способом. Там с ним случалось всякое. Но на свободе его никто не унижал. Да еще при бабе. Вернее, во имя ее. И перед ней, видел Зуб, Триголос готов был кислым молоком хезать.

      Можно, конечно, тупо и честно вырвать зуб и тут же уйти, как бы показав, что тебе безразлична функция собственной жизни. Но это тоже будет рисовка чуть ли не в стиле обезумевшего от значительности Веденея.

      За последнее время Триголос вошел в силу. Свобода воли, которой он не знал, обрела для него совершенно противоположное значение. Сюда могли приехать с песней, а уехать с проклятьями, потому как откровенные собеседования, которые он вел, не укладывались в рамки спокойного общества.

      Он создал свой кооператив, который назвал непонятным словом «Твилос». Теперь вокруг него обреталось десятка два разного рода легких людей, которых он звал «ратоборцами». Среди них были в прошлом афганские скитальцы, водолазы, ныряльщики, составившие ту психологическую породу, которым аналогичная проза жизни делала отважную честь.

      Кроме всего прочего Триголос организовал себе шикарное бытие. Построил просторный, хотя и одноэтажный дом, присобачил к нему два гаража.

      «Это новый этап цивилизации, – похвалялся он, – так сказать, количественный всплеск».

      Причем в Заканалье у него была квартира, а на Варваровском водохранилище – дача.

      А вот при наличии гаражей – машины не было ни одной.

      «На данной стадии, – говорил он, – человеку моих лет и положения не пристало ездить на какой-либо вшивоте. Вот увижу что-либо достойное – тут же куплю».

      Но ничего стоящего – по его разумению – не попадалось, и потому он продолжал ездить на такси, которое дежурило у его подъезда днем и ночью.

      Среди «ратоборцев» выделились трое. Вернее сказать, они бригадирили над остальными. Первым, конечно, был Матвей Субачев, в прошлом прапорщик, исшрамленный до той неимоверности, с которой была списана пословица, что на нем живого места нет.

      Но живые места не нем были. И первым таким местом была, конечно, глотка. Так, как орал Субачев, не мог никто. Его через Волгу было слышно.

      А