Между нами. Сборник

Марлинский, из каменной пасти

      вода лилась…

      А меня ты любил? Скажи, ты меня любил?

      Это маки в руках, это водкой напитанный мозг.

      Воздух в старом Дербенте майский, страшный,

      чумной.

      Кресло залито коньяком, и со свечки капает воск.

      Посмотри на меня, поговори со мной!

      Открываю тетрадь – только проволока стихов —

      Дольник, ямбы, анапест, коричневый горький дым.

      Это горы аварских, кумыкских —

      переводных штрихов:

      Ах, элегия белая! Ах, глубокий зиндан!

      Как упрямо волны Каспия лижут твердь!

      Виноград рождает выцветшая земля…

      А в тетради вяжет стихов узелки поэт:

      Вот Багаутдин, вот Муса, а вот Магомед.

      На твоей работе после твоих похорон

      В белой папке найти твои – не твои стихи:

      Дагестанской тетради чума – чужие страсти, грехи

      В твоих рифмах, твоих словах…

      Ты не умер, ты просто вышел покурить.

      Никита Самохин

      «Растеклось на востоке утро…»

      Растеклось на востоке утро,

      Первым светом смывая тьму,

      Как пшеничный сноп златокудро,

      Зреет в юном сквозном дыму.

      Но зорюют еще раины

      В сладкой вязи последних снов,

      И ковыль не поднял седины,

      Чтоб узреть молодую новь.

      Только сны не в ладу со мною,

      Лишь порою мирит нас хворь.

      Не прощалась она с луною

      В предвкушенье медовых зорь.

      «Кричащих душ нехитрая страна…»

      Кричащих душ нехитрая страна,

      Уже давно привыкла ты к наркозу.

      Но точки ставит жадная луна:

      «Кобыле легче,

      если баба с возу».

      А прежний мир уходит из-под ног,

      Скребется в души свежая зараза,

      И гложет кость породистый щенок,

      Охотно чая нового приказа.

      «Дремлет ветр…»

      Дремлет ветр.

      Недвижна занавеска.

      Дремлет степь в удушливом плену.

      Только россыпь мертвенного блеска

      Травит душу пыльному окну.

      Расползлось по хутору томленье,

      Смазав марью шлях

      и курени.

      И луна,

      обласканная ленью,

      Улеглась на хрусткие плетни.

      Тает ночка в куреве прозрачном.

      Знать, к утру не сгинет пелена,

      И зарю с безмолвьем буерачным

      Мне встречать у пыльного окна.

      Раб страха

      Ты не пей мою кровь,

      комар.

      Есть еще для нее работа,

      Хоть и вся моя жизнь, кошмар,

      Стала частью твоей охоты.

      И пускай нынче худо мне,

      Все же донором быть терпимо,

      Если скрыться в умильном сне,

      Где невзгоды проходят мимо.

      «Велик и славен мой народ…»

      Велик и славен мой народ,

      Иным душа его – загадка.

      Всегда плывет, отринув брод,

      Туда,