Убырлы кеше. Сергей Жоголь

вдали за сопками показался утыканный мохнатыми ёлками лесок. Теперь-то не заплутают! Кучер потянул вожжу и направил повозку прямиком к лесу. Конные скачут по бокам, не обгоняют, но и не отстают, хотя и идут по глубокому снегу. Впереди двое: чернявый татарин и боярский сынок Макарка. Татарин сидит в седле глубоко, словно влитой, а вот Макарка вытянулся весь – красуется.

      Настасье всё интересно, но она московских не расспрашивает, сидит в повозке и носа не высовывает. Зато Глашка вечно в окно высунется, уж поди все глаза им измозолила.

      На первом же постое, когда остановились посередь небольшого лесочка, Глашка в ёлочки упорхнула – мол, до ветру. Макарка, то приметив, тоже по-тихому исчез, точно испарился. Вернулись оба порознь, оба молчаливые. У Макарки в глазах огонёк лукавый, Глашка же с надутыми губами. Знать, чем-то недовольна. Боярин Никита Игнатьевич всё то сразу приметил, крякнул с досады. Потом улыбнулся в бороду и ничего не сказал.

      – Ну что? – Настасья дёрнула Глашку за рукав, когда они снова отправились в путь. – А ну давай сознавайся: приголубила ты Макарушку Никитича?

      – Нет ешшо! – хмуро буркнула девка. – Да и зачем он мне? Я ведь ему так, на разок.

      – Да ладно тебе… – удивилась Настасья, а Глашка тут же ехидно так процедила:

      – Макарка ваш не больно-то и хотел со мной миловаться. Он всё больше про тебя, Настасья Тихоновна, расспрашивал…

      Настасья улыбнулась:

      – И чего ж ты ему про меня поведала? А ну сказывай!

      – А ничего!.. Боярин же не велел Макарке на тебя глазеть – вот пусть и не глазеет. Так что ничего я ему и не рассказала… такого.

      Настасья рассмеялась:

      – Что-то мне в то не больно верится.

      – А вот и напраслину говорите! – возмущённо выкрикнула Глашка. – Говорю же: ничего не рассказала, а вот от него самого много чего спознала. Токмо раз ты мне, матушка, верить не желаешь, так я тебе тоже не расскажу ничего. – Девка отвернулась.

      Тётка Лукерья, слушавшая все эти пересуды, только покачала головой.

      – Ой, молодухи вы молодухи, сладу на вас нет! Что девка сенная, что княжна – всё едино! В голове одни шашни да непристойности. Княжну аж к самому царю везём, а они всё о молодцах да о делах сердечных гутарят! Ужель и я такой была… по молодости?

      – А какой ты была? – Настасья потянула Лукерью за рукав. – Расскажи.

      – Не скажу, больно много знать хотите! – Лукерья насупилась.

      Они помолчали, потом Глашка поднялась, отошла в сторонку и поманила Настасью рукой. Та посмотрела на Лукерью. Тётка сидела в задумчивости. Настасья подошла к Глашке.

      – Не хочет она говорить! – прошептала девка. – А оно и не надобно. Я сама и так всё про неё знаю.

      – Что знаешь?

      – Тебе Лукерья наша про Дуняшку сказывала?

      – Про то, как к ней купец сватался, а она за него не пошла да со скоморохом сбежала? Ну было!

      – Так вот, Лукерья наша