Убырлы кеше. Сергей Жоголь

всё ещё блестели холодные капельки. Настасья утёрлась рукой, даже не вспомнив провисевшее на стене полотенце, и сделала ещё пару глотков. «На мне свет клином не сошёлся – глядишь, отведёт от меня Боженька сию напасть, и всё снова будет, как прежде. Нужно просто успокоиться», – внушала Настасья себе самой, однако унять не покидавшую её дрожь всё равно не удавалось.

      Параська – тощая рыжая кошка, – увидев молодую хозяйку, тут же принялась тереться о её ноги, но Настасье было не до кошачьих ласк. Она слегка пнула Параську ногой и только сейчас приметила в глубине длинных сеней Глашку. Та стояла у приоткрытой входной двери и что-то разглядывала через образовавшуюся щель.

      Увидав молодую хозяйку, Глашка тут же захлопнула дверь, склонилась в полупоклоне и тоненьким голоском проворковала, точно пропела:

      – Добренького утречка, Настасья Тихоновна! Чего изволишь? Умыться ли, может, молочка? Дуняша уж корову подоила.

      – Чего? Корову? В такую-то рань? – удивилась Настасья. – Нет! Молока не надобно, а вот умыться… Да-да, принеси водицы… тёпленькой, и рушник. Пока эти, московские, не приехали.

      Глашка поднесла ладошку ко рту и прыснула в кулачок:

      – Помилуй, Настасья Тихоновна, как же не приехали? Ещё как приехали!

      Настасья вздрогнула:

      – Когда ж?

      Глашка сделала шажок, склонилась и прошептала тихонечко:

      – Ещё давеча заявились, все конные. Старшо́й ихний, царёв боярин, так тот точно гусак – важный, аж жуть: смотрит хмуро, правда, борода недолга – не до пупа, как у наших бояр, и не космата, а коротко стрижена. Он сразу же к батюшке вашему ввалился, да без докладу. А с ним ещё четверо: двое в возрасте мужички, третий помоложе, а четвёртый… – Девка выпрямилась и пригладила растрёпанные волосы. – Хоть и ростом велик, но совсем безусый ещё.

      – Какие ж они тебе мужички? – возмутилась Настасья. – Не мужички, а мужи – слуги государевы!

      Глашка повела бровью, махнула рукой:

      – Да полно тебе, княгинюшка! Мужички – не мужички… ведь не бабы же! – И девка снова затараторила сорокой: – Я их из светёлки давеча разглядела. Кафтаны у всех с отворотами да с золочёными пуговками, все рослые, как наш Тришка-бондарь, мордатые да холёные. Держатся важно, но перед боярином своим тянутся. Да-да… Грозный, видать, боярин. Один из тех, что постарше, – седой как лунь и кривой на один глаз. Второй – чернявый, глазищи раскосые, ни дать ни взять татарин. Третий – тот, что помоложе, – сутулый малость, рожа здоровенная и круглая, как капустный кочан, а вот молоденький… – Глашка снова прыснула в кулак, – уж дюже пригожий, румяный да бровастый; у нас туточки таких красавцев днём с огнём не сыщешь!

      Настасья укоризненно покачала головой и тут же спросила:

      – Старшой к батюшке, а где ж остальные?

      – Остальные?.. – Глашка прильнула к двери и снова поглядела в щель. – Вон! Вон!.. Из терема выходят. Так… к колодцу подошли, стоят. Ух ты, чур меня, зыркают-то как по сторонам, точно псы цепные, точно вот-вот