Перо из крыла Ангела. Тайны творчества. Любовь Сушко

что они друг другу тайно и явно враждебны, и не было никакого просвета, никакого пути из лабиринта, где они то бездумно бродили, то сидели и не шевелились. Иногда бесстрастно спорили о том, могут ли быть писатели друзьями или не могут, ну если не друзьями, то хотя бы приятелями….

      Кот Баюн и Темный долго были заняты какими-то чрезвычайно важными делами, но вернулись неожиданно на тот свет, они всегда возвращались к мертвым писателям, потому что испытывали к ним какое-то странное, плохо объяснимое чувство вины…

      На этот раз, увидев унылейшие физиономии, кот даже присел и свистнул:

      – Недаром святоши говорят, что уныние самый тяжкий грех, сдохнуть можно, если бы это был тот свет, а не этот, но тут и смерть не страшна бедолагам. Но святоши, когда свои книжки писали, наверняка не видели унылых мертвых писателей.

      – Что за спор, а драки нет, – встрепенулся и сам привел себя в экстаз кот.

      Писатели молчали, словно он не к ним, а к стенам обращался. Но кот никогда не отступал и не сдавался:

      – Спрашиваю во второй раз, что у вас тут еще случилось. А говорят, на кладбище все спокойно… Врут, как всегда, и на кладбище бурлит жизнь, -повернулся он к Темному и подмигнул бесу:

      – Может Очкастого позвать, он что-нибудь придумает.

      И снова молчание.

      – Оставь их, Баюн, они пребывают в забытьи, – отозвался бес, голос его казался каким-то низким и гулким, как раскат грома вдалеке.

      – Что прямо все сразу и пребывают, ребята, не печальтесь, классикам еще хуже, чем вам, уж поверьте вашему коту, который никогда не врет и всех их никогда не видел в гробу в белых тапках, ведь они бессмертные.

      – Чем это им хуже? – оживился на этот раз кто-то из писателей…

      – А тем и хуже, – уселся перед ними и начал философствовать кот, – представьте себе, что у вас все мертвое и герои, и книги, лежат себе, никакого не трогают, нет им дела до вас и до мира, да это же подарок судьбы. А им о таком только мечтать можно. Забыли, что покой им только снится?

      Начали выходить из оцепления и другие писатели. Кот явно над ними издевался, только слушать становилось все интереснее, а вдруг, он и правда докажет, что не иметь и проще, и легче, и лучше.

      А кот уже вошел в раж, лапами махает и сочиняет прямо на ходу.

      – Чтобы не быть голословным, давайте возьмет нашего вечно живого и всеми любимого Федора Михайловича (своего творца он трогать не стал – это показалось делом святым, а может у него были далеко идущие планы, кто его кота знает).

      – А что Федор Михайлович, – сразу завопил критик Гадюкин, – вон тиражи какие, в каждом доме собрание сочинений и захочешь, не помрешь, – ему лучше всех всегда жилось и живется. Даже на каторге в Омске, нам бы такую каторгу кто организовал.

      Критик понял, что он как всегда сказал глупость, но слово не воробей, оно уже вылетело, и поймать он его не сможет.

      Темный улыбнулся, кто-то хихикнул, а кот расхохотался, да так, что остановиться не мог, его потом все вместе с трудом остановили, когда Темный стукнул его по спине, так словно он подавился.

      – Ну, критик, ну, собака, умеешь ты кота и остальных развеселить.

      Гадюкин