Поменяй воду цветам. Валери Перрен

вдруг останавливается.

      – Скажите, Виолетта, вам случается сомневаться?

      Я отвечаю не сразу. Взвешиваю слова. Всегда. Нужно быть осторожной. Особенно когда общаешься с доверенным лицом Всевышнего.

      – Последние несколько лет реже. Потому что нашла свое место. Здесь.

      Святой отец задумывается:

      – А вот я боюсь, что не соответствую. Выслушиваю исповеди, венчаю, крещу, проповедую, преподаю катехизис. Это тяжкая ноша. Большая ответственность. Мне часто кажется, что я предаю доверие прихожан. И Господа – в первую очередь.

      Тут я не выдерживаю и бросаюсь в бой:

      – А вы не думаете, что Он первым предает людей?

      Отец Седрик потрясен моим богохульством.

      – Бог есть любовь.

      – Тогда Он точно предатель: любовь и предательство неразделимы.

      – Вы правда так думаете, Виолетта?

      – Я всегда думаю, что говорю! Бог создал человека по образу и подобию Своему. Он лжет. Дает, отнимает, любит и предает.

      – Бог есть всеобъемлющая любовь. Он меняется – благодаря вам. Благодаря нам, благодаря всем светоносным иерархам, Он чувствует и переживает все, что проживают люди, стремится к совершенству и красоте… Сомневаюсь я в себе. В Нем – никогда.

      – Но почему, святой отец?

      Он в прострации. Смотрит на меня и молчит.

      – Говорите, святой отец. У нас в Брансьоне две исповедальни – в вашей церкви и в этой комнате. Мне много чего рассказывают.

      Священник печально улыбается.

      – Мне все сильнее хочется стать отцом… Я просыпаюсь по ночам, задыхаясь от этого желания… Сначала я принял мое чувство за гордыню, за тщеславие. Но…

      Он подходит к столу, машинальным движением открывает и закрывает сахарницу. Май Уэй трется о его ноги, он наклоняется, проводит ладонью по шерстке.

      – Вы не думали взять приемного ребенка?

      – Я не имею права, Виолетта. Все законы запрещают это, и земные, и небесные.

      Отец Седрик оборачивается, смотрит в окно на промелькнувшую мимо тень.

      – Простите, что спрашиваю, святой отец, но… вы были влюблены?

      – Я люблю только Господа.

      14

      Прекрасен день, в который кто-нибудь вас любит.

      В первые месяцы нашей совместной жизни в коммуне Шарлевиль-Мезьер я каждый день писала в дневнике красным фломастером два слова: БЕЗУМНАЯ ЛЮБОВЬ. Так было до 31 декабря 1985 года. Я тенью следовала за Филиппом Туссеном – когда не работала. Он всасывал меня в себя. Пил меня. Обволакивал. Филипп был чувственным до безумия. Я таяла у него на языке, как карамелька или постный сахар. Каждый день был праздником. Когда я сегодня думаю о том периоде моей жизни, он кажется мне ярмарочным балаганом.

      Филипп всегда знал, куда пристроить свои руки, прокладывал новые маршруты по моему телу, ему были ве́домы точки, дарившие самое острое наслаждение (я понятия не имела об их существовании!), и не уставал целовать их и ласкать.

      После любви мы не расплетали объятий. Наши руки и ноги дрожали в унисон. Мы обжигали друг друга. Филипп Туссен