Убийство в Орсивале. Эмиль Габорио

с мировым судьей.

      – Наконец-то, – сказал он, вздохнув так, точно целые пуды свалились с его плеч, – наконец-то мы можем приняться за дело по-настоящему! Этот судебный следователь думает, что все в этом деле чрезвычайно просто, тогда как даже мне, Лекоку, ученику незабвенного Табаре, – и он почтительно снял шляпу при этих словах, – даже мне это дело кажется далеко не ясным.

      Он остановился, подводя итог результатам своих исследований.

      – Нет! – воскликнул он. – Я сбился с дороги, почти теряюсь. Во всем этом я что-то угадываю, но что? Что?

      Отец Планта оставался спокойным, но глаза его засверкали.

      – Может быть, вы и правы, – ответил он, – очень возможно, что в этом деле действительно есть что-нибудь особенное.

      Сыщик посмотрел на него, но не шевельнулся. Последовало продолжительное молчание.

      «Этот господин кажется мне большим хитрецом, – подумал Лекок про отца Планта. – Надо самым тщательным образом наблюдать за всеми его действиями и жестами. Он не разделяет мнения судебного следователя, это ясно. У него самого есть на уме что-то, чего он не хочет нам сказать, но мы все равно это узнаем. Ух, хитрый господин этот мировой судья!»

      И, приняв необычайно глупый вид, Лекок сказал:

      – Если поразмыслить хорошенько, господин мировой судья, то остается сделать очень немногое. Два главных виновника как-никак уже задержаны, и когда они решат наконец говорить, а это случится рано или поздно, смотря по тому, как этого захочет судебный следователь, то все станет ясным.

      Ушат холодной воды, вылитый на голову мировому судье, не мог бы его так неприятно огорошить, как эти слова.

      – Как, – воскликнул он в изумлении, – и это говорите вы, агент тайной полиции, опытный, искусный человек, которому…

      Лекок торжествовал. Хитрость его удалась. Он не мог уже более сдерживаться, и отец Планта, поняв, что попал в ловушку, начал от души хохотать. Они поняли друг друга.

      «У тебя, милый мой, что-то есть на уме, – говорил сам себе Лекок, – что-то очень важное и серьезное, чего ты не желаешь мне сообщить. Ты хочешь насилия? Изволь, вот тебе насилие!»

      «Он хитер, – в свою очередь, думал отец Планта, – он догадывается».

      – В таком случае за дело! – воскликнул Лекок. – Пожмем друг другу руки! Мэр Орсиваля говорил, что найден инструмент, которым здесь все разбито.

      – В одной из комнат второго этажа, – ответил отец Планта, – выходящей окнами в сад, мы нашли на полу топор. Он лежал перед шкафом, немного попорченным, но неоткрытым. Я запретил трогать его.

      – И отлично сделали. А он тяжел?

      – Фунта на два с половиной.

      – Ну разумеется! Пойдемте поглядим!

      Они поднялись на второй этаж, и Лекок, не заботясь о чистоте своей одежды, тотчас же лег на живот и стал внимательно изучать как сам топор, насаженный на ясеневую рукоятку, так и блестящий, недавно натертый паркет.

      – Я полагаю, – сказал мировой судья, – что злодеи вошли сюда с этим топором и принялись за шкаф с единственной целью – сбить с толку следствие и запутать загадку еще более. Чтобы взломать этот шкаф, вовсе не нужен