Гетман Войска Запорожского. Владислав Бахревский

гетманов! Сагайдачного не забудут, Сулиму, Павлюка, Остряницу…»

      – Я за сына да за Матрену собираюсь пана подстаросту сокрушить, за себя самого встал, а Наливайко, Павлюк, Гуня, Остряница – те за народ дрались, за поруганную честь Украины.

      Спать не хотелось. Богдан спустился с сеновала, дал овса коню, смотрел, как тот ест, кося глазом на хозяина.

      – Чего смотришь? – спросил коня Богдан. – Чуешь, что паны поляки ловушку мне уготовили? Не тревожься, уж сегодня я не позабуду панцирь под кунтуш надеть. Бог не выдаст, свинья не загрызет.

      13

      Он приехал к кресту один, пан Чаплинский ждал его сам-треть.

      – Готов, пан разбойник? – крикнул, подъезжая, Богдан и обнажил саблю.

      И тут сзади грянул выстрел.

      Хмельницкий дал шпоры, развернул коня и увидал пана Комаровского с дымящимся пистолетом в руках.

      – И-и-и! – по-татарски взвизгнул Богдан и помчался на пана Комаровского, доставая из-за пояса пистолет.

      Гнал всю свору. Пан Чаплинский, пан Дачевский и еще какой-то пан, не дожидаясь нападения, повернули лошадей и стали уходить.

      Хмельницкий выстрелил и увидал, что лицо пана Комаровского залилось кровью.

      – За Тимоша!

      Дома, снимая доспехи, услышал: что-то упало. Поглядел – сплющенная пуля. Пуля пробила кунтуш, прошла через два ряда металлических пластин панциря и потеряла силу. Богдан долго глядел на дыру в доспехах.

      – Позвонки бы перебил, сатана!

      14

      В тот же день из Чигирина прискакал от старосты гонец, пана Хмельницкого вызывали в суд.

      Еще до суда узнал: пан Комаровский лишился левого уха, но живехонек.

      – Ничего, – сказал Богдан. – Теперь он у меня меченый.

      Суд был скорый и неправый.

      – Покажи привилей на владение Суботовом, – попросил судья.

      – Теперь у меня нет привилея, – ответил Хмельницкий, – но я показывал его в старостве.

      – А где же теперь привилей?

      – Его у меня выманили и сожгли.

      – Я видел какую-то грамоту, – признал староста Конецпольский, – но не знаю, что это за грамота. Я не читал ее.

      – Этой грамотой пану Хмельницкому жаловали корову на обзаведение, – сказал пан Чаплинский. – Корова давно сдохла, и я сжег бумагу.

      – Значит, привилея у тебя нет, пан Хмельницкий? – спросил судья.

      – Нет.

      – Тогда твое дело проиграно. Пан староста Александр Конецпольский жалует хутор Суботов за верную службу подстаросте Чаплинскому. Два месяца тебе сроку для обжалования нашего суда в сенате, но так как доказательств на право владения хутором у тебя нет, можешь не тратиться на поездку в Варшаву.

      – Нехай, потрачусь! – Богдан поклонился судье. – Правду сказать, я и не ожидал другого решения. Поеду поищу правду в сенате и у короля.

      – У тебя что же, есть надежда склонить панов сенаторов на свою сторону? – спросил Конецпольский.

      – Надежды нет, пан староста, но я хочу исчерпать, борясь за правду, все мирные возможности.

      – Как это понимать,