Гетман Войска Запорожского. Владислав Бахревский

взвился Карых, прохаживаясь по горнице. – Разве есть среди парубков моих филин-заушник? А может, среди дивчин, среди красавиц наших черная сорока завелась?

      – Ах, зачем же вы так? – расплакалась вдруг Галя. – Все мы хорошие, только жить страшно. Даже в доме своем страшно.

      На том бы и кончилась вечерница, но выручила «калета», испеклась. Обмазали ее медом, повесили к потолку и начали играть. Сначала с натугой, не забывая о недавнем разговоре, а потом забылось худое. «Писарем» стала Ганка. Она сидела под «калетой» и помешивала кистью из мочала в ведерке с разведенной сажей. Парубки и дивчины по очереди садились верхом на ухват, подъезжали к «калете» и пытались отгрызть кусочек. Круглая «калета», густо намазанная медом, крутилась, ухватить ее на зуб было непросто: то по щеке медом мазнет, то по носу, как тут не засмеяться, а засмеешься – писарь тебя и разрисует сажей.

      Дошла очередь до Тимоша. Сел он на ухват, подошел к «калете», прицелился исподлобья, запрокинул голову да и куснул «калету» белыми крупными зубами. Точно куснул. Зубы пробили сладкую корочку. Тимош выждал, пока «калета» успокоится, и резко дернул головой, отгрызая кусок. Веревочка оборвалась, «калета» упала на пол, покатилась.

      – Петухи уже кричали! – сказала Галя. – Спать пора.

      – Приходи ко мне! – Горячие влажные губы коснулись уха Тимоша.

      Глянул: Ганка.

      Покружив по Чигирину, Тимош пробрался к поманившей его дивчине на сеновал.

      – Ложись! – шепнула Ганка и сама подвинулась поближе.

      Тело ее пахло земляникой, но было горячее, и Тимош чуть отодвинулся.

      – Ты чего? – спросила она.

      – Ничего.

      Они лежали молча, слушали, как перешептываются между собой потревоженные сухие травинки.

      – Чего же ты не целуешь меня? – удивленно спросила Ганка.

      Тимош приподнялся на локтях, поцеловал дивчину. Губы у нее тоже пахли земляникой.

      – Сладко тебе было? – спросила Ганка.

      – Сладко, – ответил Тимош. – Твои губы земляникой пахнут.

      – Ты будешь ко мне спать ходить? – спросила Ганка.

      – Буду.

      – Значит, ты и есть мой парубок, мой жених?

      Тимош не ответил. Было слышно, как он терзает зубами травинку.

      – Что же ты молчишь?

      – Нет, – сказал Тимош. – Я не твой жених. Я себе принцессу добуду.

      – Откуда же ты ее возьмешь? – удивилась Ганка.

      – Возьму.

      Сказал и повернулся на бок.

      – Уходи! – прошептала обиженная Ганка. – Нечего тебе с простыми дивчинами знаться. Пошел!

      – Ну и пойду! – Тимош спрыгнул с сеновала.

      – Сам рябой, как сыр, а туда же! Принцессу ему подавай! – крикнула в сердцах Ганка.

      Тимош отворил дверь, за дверью стояло розовое утро.

      – Вот увидишь, – сказал Тимош. – Я себе добуду принцессу.

      И не улыбнулся. Не попрощался.

      Ушел.

      Вспугивая эхо, в Суботове грохнул выстрел.

      7

      Пан Чаплинский был человеком далеко уже не первой молодости.