Пока мы лиц не обрели. Клайв Стейплз Льюис

вообразили, что их жизни стоят того, чтобы их спасать, люди несли своих грудных младенцев и агонизирующих больных. Я стояла и смотрела на них сквозь зарешеченные окна дворца, и жалость просыпалась во мне от этого печального и страшного зрелища, от этого неистребимого запаха чеснока и немытых тел, стоявшего над пестрой толпой.

      – Царевна Истра! – кричали несчастные. – Пришлите нам царевну, руки которой исцеляют! Мы умираем! Спаси нас! Спаси!

      – Хлеба нам! Хлеба! – кричали другие. – Откройте царские амбары! Мы умираем с голоду!

      Сперва они не решались приблизиться к воротам, но потом осмелели. Не прошло и часа, как они уже замолотили в них кулаками.

      – Принесите огня! – кричал кто-то, но сзади другие голоса слабо твердили: – Исцели нас! Исцели! Царевна с волшебными руками!

      – Ей придется выйти к ним, – сказал отец. – Нам не сдержать толпу. (Две трети дворцовых стражей к тому времени скосила лихорадка.)

      – Может ли она исцелить их? – спросила я у Лиса. – Веришь ли ты сам, что именно ее руки исцелили тебя?

      – Кто знает? – сказал Лис. – То, что руки некоторых людей исцеляют, вполне в природе вещей.

      – Выпустите меня! – сказала Психея. – Это же люди!

      – Какие это люди! Это сброд! – сказал отец. – Они поплатятся за свою наглость, дайте только срок! Но не будем терять времени – оденьте девчонку. Она хороша собой, и смелости ей не занимать.

      Психею облачили в царские одежды, возложили на голову венок и отворили перед ней дверь. Бывает, что заплакать не можешь, но грудь словно сотрясают рыдания. Так было со мной тогда, и так случается до сих пор, стоит мне только вспомнить, как Психея, тоненькая и хрупкая, вышла из прохладной тьмы дворцовых покоев в тлетворный зной городской площади. Когда дверь открылась, люди в панике отхлынули назад. Они ожидали не иначе как толпу воинов с копьями, но, увидев то, что они увидели, упали на колени. Красота Психеи (а многие из них никогда не видели царевну прежде) повергла их едва ли не в ужас. В наступившем молчании хорошо было слышно, как в толпе поднимается тихий стон, почти рыдание, которое становилось все громче и громче, пока не превратилось в нестройный многоголосый крик:

      – Богиня! Это богиня!

      Рев толпы прорезал звонкий голос какой-то женщины:

      – Сама Унгит в человеческом образе почтила нас!

      Психея шла среди всего этого безумия, спокойная и торжественная, как дитя, идущее к доске отвечать урок. Она прикасалась к людям, и люди падали к ее ногам, пытаясь поцеловать если не ступни ее, то хотя бы край одежды, или тень, или землю в том месте, где ступила ее нога. А Психея продолжала прикасаться к больным, казалось, что этому не будет конца, потому что толпа на площади, вместо того чтобы таять, все росла и росла. Это продолжалось несколько часов. Даже мы, стоявшие в тени портика, изнемогали от невероятного зноя того полудня. Вся земля молила о ливне, который (теперь мы это знаем) так и не пришел. Я заметила, что Психея бледнеет прямо на