Фатум. Том второй. Кровь на шпорах. Андрей Леонардович Воронов-Оренбургский

тревога. Вспомнилась ночь, когда они топили друг друга губами.− Старик Антонио сказал, что домой она не возвращалась… Где ее бес носит?..»

      Прошел всего какой-то день, но всё перевернулось в нем, всё смешалось. По совести говоря, майор ненавидел себя за то, что дочка какого-то безродного мексиканца засела столь глубоко в его сердце. «До того ли мне?..»

      Де Уэльву смешило и злило, что его − закоренелого грешника и тертого солдата − околдовали, как желторотого юнца. «Господи, сколько их было у меня!» Но в памяти оставались лишь яркие пятна интимных утех со слезами признаний, с мольбой и заламыванием рук, где альков пахнет подвигом и грехом, а ее величество война − как рука, протянутая утопающему…

      Диего улыбнулся: «Да, черт возьми, наш брат такой». Бедные заневестившиеся «принцессы», стосковавшись по ласке, в один день теряли голову и честь от сияющих эполет и сабель. Но стрелы любви ни разу не ранили сердца де Уэльвы. «Ирония судьбы, или иное предначертание?..» −этим вопросом он и сам не раз ломал себе голову. Но, увы, ответа не находил.

      Ему решительно славно было катить в коляске «после того, как…», да подалее, да поживей от обиженных глаз и надутых губ… Кусать свежий воздух, как яблоко, смотреть на небо и думать о радостной встрече с друзьями в полку.

      Однако здесь, в Новой Испании, сердце майора за-стучало по-иному. Диего было не узнать… Он стал задумчив и резок в ответах − зеленоглазая Тереза не выходила из головы. Андалузец хранил на губах вкус ее поцелуя, и главное, что смущало,− он не желал его забывать.

      И теперь, свершая путь на запад, он вспомнил слова покойного отца: «семья», «постоянство», «дом». От них сквозило уютом и… угрозой потери его личной свободы…

      Вдали пыхнула молния, и до слуха путников донесся глухой раскат грома.

      − Гони! − Диего приподнял велюровое поле шляпы.−Смотри, чтоб нам успеть до грозы выбрать место!

      Возница тряхнул мясистыми щеками и гаркнул:

      − Сразу видно, что вы не были в наших краях, сеньор.

      − Это почему? − чиркнуло огниво и дрожащий язычок пламени осветил лицо, обрамленное черными кольцами волос.

      После малого колебания Антонио оглянулся на рубиновый кончик сигары и, через отрыжку, бросил:

      − Я прожил здесь предостаточно, чтобы знать: гроза разродится не ранее, чем через пару часов… И поверьте, сеньор, она пройдет стороной… Словом, у нас еще есть время, чтоб я сдох! Глаза-то у меня на месте, а видят −дай Бог всякому!

      Он умело разогнал восьмеркой длиннющий куарто27 и подрезвил лошадей.

      Дон, успокоенный ответом, вновь откинулся на спинку сиденья, прикрыл усталые веки; дорога, казалось, не имела конца и не предвещала ничего, кроме опасности. Необозримая альменда, красновато-бурая и безнадежно ров-ная, навевала тоску.

      Глава 13

      Глядя на открывшиеся бескрайние просторы дикой земли, де Уэльва вспомнил вице-короля, его бледную улыбку, которая не трогала стариковских глаз. Вспомнилось и его жесткое,

27

Куарто − кнут (исп.).