Братья-медвежата. Роман Павлович Искаев

не ушла ли куда она.

      Прошло четверть часа, прежде чем старая медведица решила, что для первого раза достаточно. Она позвала Пашу и тот, косолапя, полный впечатлениями, побежал к ней.

      Высоко в небе, куда братья ещё не поднимали свой взор, кружил соколок, радуясь первым шагам маленьких медвежат.

      Только на третий день Миша впервые последовал за своим братом, уже вовсю бегающим между деревьев около берлоги и даже раз взобравшись на её крышу – разломанный древний дуб, невесть как затесавшейся среди стройных рядов хвойных исполинов. Возможно, что рос он здесь задолго до того, как пахучие сосны, ели, лиственницы и пихты, укутанные гроздями дикого винограда, завоевали этот участок тайги. Под его то мощными корнями медведица и сделала зимнюю квартиру. Расхрабрившейся Пашутка, влезший слишком высоко, получил трепку от переживающей мамы. Ведь он мог запросто свалиться и сильно ушибиться.

      И тогда, когда Мишутка решился отлучиться от берлоги, он повсюду следовал за братом, и жутко пугался, когда тот прятался от него за деревом. Паша считал себя уже сильно повзрослевшим и смеялся над трусоватой осторожностью младшего брата.

      – Пашутка, иди ко мне, – позвала его мама, в один из таких моментов, – зачем ты пугаешь своего братика? Ты же видишь, как он теряется, когда ты прячешься от него.

      Старший медвежонок виновато опустил голову и неловко уселся на попу, выставив задние лапы вперёд передних. Мама была права, он понял это.

      – Пообещай, мне, пожалуйста, что не будешь так поступать с ним. Ведь он твой младший брат и нужно быть примером для него, оберегать и помогать ему. Ведь придёт день, когда и тебе потребуется его помощь, тогда он непременно окажется рядом.

      – Обещаешь? – спросила медведица, внимательно вглядываясь в опустившего низко голову сына.

      Паша горячо закивал.

      – Ты у меня молодец. А теперь домой, пора спать.

      Большое путешествие

      Прошёл уже целый месяц, но старая медведица по-прежнему не уходила далеко от берлоги. Всё-таки она вышла из спячки слишком рано: снег – невысокий для неё, был непроходимым препятствием для детей.

      Только когда медвежата, уставшие от веселья, насытившиеся её вкусным молоком, ложились спать: Мишутка с белой мордочкой обязательно засыпал прямо на ней, а Пашутка комочком забивался под мягкую хвойную подстилку берлоги, – она возвращалась на поляну и в её окрестности, служившие для неё источником сил. Запасы, для такого большого медведя, каким была она, были скудны, а вскорости совсем кончились. Даже кедровые орешки, в таком изобилии водившиеся здесь, что спокойно пережили зиму и не ушли в закрома мелких грызунов и птиц, иссякли, а пробивавшаяся молодая трава хоть и была вкусной, но не обладала той сытостью, что требовалась изрядно похудевшей за зиму медведице. Кое-где начинали появляться ранние листья папоротника, но его было мало. Были ещё муравьи, но они поспешно ушли с поляны, как только почуяли опасность быть съеденными. Приходило время покинуть зимнее убежище,