Кто все расскажет. Чак Паланик

словно рождественская ёлка, дамскими сумочками, чехлами с одеждой, чемоданами – всё марки «Луи Витон». Колени синих джинсов покрыты чёрными пятнами от моторного масла. Рукава хлопчатобумажной рубашки закатаны по локоть, на руках – татуировки. С левой стороны на груди вышито имя: Пако. К вони одеколона примешивается убойная вонь первосортного бензина.

      Фиалковые глаза мисс Кэти пробегают по моему лицу из стороны в сторону, потом сверху вниз; обычно так она проглатывает переписанные перед самой съёмкой диалоги.

      Кэтрин Кентон позволяла себя запирать в больницах лишь потому, что любила из них сбегать. В промежутках между картинами ей не хватало острых ощущений, какие давало преодоление крепко закрытых дверей, решёток на окнах, пилюль и смирительных рубашек. И вот она входит с мороза, изо рта – пар, на ногах – картонные тапочки. Не «Мадлен Вионне». Под шубкой из чернобурой лисицы надето платье из папиросной бумаги. Не «Вера Максвелл». Щёки раскраснелись от солнца. Растрепанные ветром золотисто-каштановые волосы лежат на плечах тяжёлыми волнами. Посиневшие пальцы вцепились в ручки хозяйственной сумки, которую Кэтрин торопится водрузить на обеденный стол.

      В третьем акте сценария Хеллман управляет стратегическим бомбардировщиком «Энола Гей». Задевая верхушки японских сосен, головы панд и вершину Фудзи, самолёт направляется к Хиросиме. А дальше – разгул фантазии: размахивая мачете, Хеллман кастрирует громко визжащего Джека Уорнера и заживо снимает кожу с Луиса Б. Майера, пока тот ревёт белугой и истекает кровью. И вот уже её пальцы уверенно сжимают рычаг, открывающий двери бомбового отсека. Смертоносный груз напоминает платье невесты: всюду мелкий жемчуг и трепет белого кружева.

      Тем временем мисс Кэти запускает руки в сумку и достаёт оттуда клок своей шубки, чтобы опустить его на сценарий Хеллман. Такое впечатление, что мех дрожит от испуга. Две пуговицы моргают и оказываются глазами. Мокрый мохнатый клок шерсти съёживается, а потом разражается громким «апчхи». При этом посередине между глазами-пуговицами мех раздвигается, показывая два ряда зубов-иголок. И розовый длинный язык. Перед нами щенок.

      Руки звезды, особенно та, на которой блестит кольцо, иссечены и покрыты коростой заживающих ран, перепачканы высохшей кровью. Мисс Кэти, раздвинув пальцы, показывает мне тыльные стороны ладоней.

      – В госпитале была колючая проволока, – сообщает она.

      Шрамы выглядят столь же жутко, как те, которыми любит бравировать Хеллман, рассказывая о сражениях в добровольной антифашистской бригаде имени Авраама Линкольна. Впрочем, у Авы Гарднер после корриды с Эрнестом Хемингуэем были похуже. Или, например, у Гора Видала после ссоры с Труменом Капоте.

      – Подобрала бродяжку, – произносит мисс Кэти.

      Уточняю, кого она имеет в виду: парня или собаку?

      – Это пекинес, – отвечает мисс Кэти. – Я окрестила его Донжуан.

      Пако – новенький кандидат на роль «отбывшего». До него был сенатор, а до него – голубой хорист, а до него – сталелитейный