Владимир Чигринцев. Петр Алешковский

сюда, и с комфортом, а то в электричке тащиться…

      – К чертовой матери, Волька, кончай, ты ж понимаешь!

      – Ладно, ладно, по мне, клад надо искать. Поехали, Витя, в Пылаиху, оттянемся.

      – Да не о том я, все – фаре! Обычный фарс, он нас, как деток малых, вокруг пальца фьюить! Один Княжнин, умница, успел просчитать комбинации. Гляди: с тысяча семьсот семьдесят четвертого сколько поколений ушло? Шесть-семь минимум, так? Земель тогда после пугачевщины накуплено было вокруг имения море, поддерживалось невесть на что – Павел Сергеевич давно документы раскопал, а я читал. Одних долгов Дворянскому банку – море нулей. Сокровище, по-твоему, бездонное? Ничего у них не осталось, кроме трех предметов, все сказки.

      – Почему? Долги в дворянском хозяйстве – дело обычное, да и кто знает, сколько запрятано, может, как у Али-Бабы, целая пещера.

      – Али-Бабы… – презрительно потянул Виктор. – Вечно ты околесицу несешь, человеческую психологию учти, парень. Ведь шеф – он сам первый упырь, все дело в нем… У меня бутылка есть, давай дернем, не могу всухую.

      – Из горла?

      – Какая разница? Яблоком зажуешь. – Аристов скрутил пробку. – Давай, погнали!

      Воля отхлебнул, поморщился, впился в яблоко. Виктор отбулькал, как воду, запечатал, выдохнул и продолжал теперь уверенней и страстно:

      – Вы все Серегу Княжнина презираете, за фамилию презираете, а он ее – назло! У него учиться и учиться. К вам лично у меня претензий нет, много лет знаю, аристократия, все на блюдечке приехало, а Княжнин сам добился. За десять лет обеспечил состояние – и не липовое, заметь, на бирже выиграл. Думаешь, просто? Умом, умом, алгоритм вычислил – и в дамки! Теперь позволил себе стихи писать, и, заметь, хорошие, времечко-то оплачено – и никому ничего не должен!

      – При чем тут Княжнин?

      – Да при том! Нет никакого клада, он просчитал, а ты уши развесил. Он человек реальный, крутит сейчас вывоз, а ты о шкуре неубитого медведя мечтаешь, поделил ее уже в мечтах, да? Я, как тебе известно, сам из Щебетова, моя бабка Дербетевых знала – папашка нашего князя под забором замерз в двадцатом, как дворняжка, церковный склад сторожил. Стал бы убиваться, коли деньги имел?

      – Так клад закопан, – пытался возражать Воля.

      – Клад, клад, какой клад? Скажи еще, вурдалак его сторожит, ведьма на шаре вокруг летает и воет, пей лучше!

      Обменялись глотками. Опять Воля сморщился, а Аристов выпил, как воду.

      – Воля, голубчик, я тебя люблю, – прошептал Аристов жарко, заглянув прямо в глаза, приблизился к Чигринцеву почти вплотную. – Не в кладе дело. В Профессоре, в князе нашем. Он для меня все, да? Все, да не все, я для него – ишак полезный, ты для него – ишак, девчонки… он нас всех удержать хочет, он смерти боится, один же останется, факт!

      – То есть ты хочешь сказать…

      – А-а, понял? Понял! Наконец-то доперло, – мрачно вскричал Аристов. – К чему я клоню – он всю жизнь людей сосал: он почему Профессор, вокруг него, вокруг него плясали! Да, знает, да, начитан, но это на блюдечке принесено. Княжнин потому и Княжнин – он сегодня