Железный поход. Том четвёртый. Волчье эхо. Андрей Леонардович Воронов-Оренбургский

говорят ли с нами голосами праотцов горы и родники, могилы и руины боевых башен… Или нам − живущим − это просто кажется…

      Имам остановил свою неторопливую речь, щупая взглядом ледниковые папахи гранитных великанов, стоящих на страже горных перевалов, затем улыбнулся глазами.

      − Не труди свой лоб, послушник. Не ищи ответов в рокоте водопада. Не всем смертным дан этот дар… Следуй зову своего сердца. Ведь оно приказывает тебе выполнить волю предков. От себя скажу: проявившим в бою трусость мы пришиваем на одежду кусок войлока. Только пролитая кровь или смерть, только храбрость, проявленная в сече, может снять с труса презренье людей. Но ничто не может быть оправданием предательству. Изменникам лучше находиться в земле, чем на земле. На этом все. Да обрадует тебя Аллах… да будет быстр твой конь и остра твоя сабля на тропе мести.

      * * *

      …А потом пролилась кровь беззащитного Аргуни. Невинного Аргуни…

      Но с того рокового дня − потерял ахильчиевский тейп покой. Просчитался Джемалдин-бек. Смертельно просчитался, будто и не чеченцем был… Не всех смогли, не всех мужчин сумели вырезать его шашки…

      Безмерной гордыней высеченный из гранита кровавый ключ отныне не желал знать берегов… И старики соседних аулов с тревогой и скорбью предрекали клокотать ему для многих поколений. Безмерная чеченская гордыня ахильчиевцев породила безмерную чеченскую ненависть бехоевцев. Исключительную ненависть.

      Бисмилла. Аррахман. Аррахим. Что случилось, то случилось. В противостоянии канлы − обычно брал верх тот, у кого был больше аул, у кого в роду было больше кинжалов81… Но не всегда волчья стая может умыть свои морды кровью оленя. Тем более, если олень этот способен обернуться свирепым, коварным барсом. Тут выдерживал над другими тот, у кого были крепче нервы, зорче глаз, тверже рука и бесшумнее поступь.

      Обломали свои клыки и когти волки Джемалдин-бека в поимке Дзахо − Снежного Барса. Сколько коней загнали, сколько пороха и свинца расстреляли в призрачные тени, но нашли только горечь утрат своих родственников и друзей…

      Все, кто бежал в горы, кто уберегся от ахильчиевских сабель, кто был еще способен держать в руках оружие − мстили теперь убийцам. С мужьями, отцами и братьями абречили женщины. Укрывшись в скалах, в дремучих лесах, кровники не уставали отливать пули и шептать заклинанья над ними. Тайком, по козьим тропам спускались они с гор, под видом мирным крестьян просачивались в дружественные селения, скупали на рынках «промысловый» порох82, сушеное мясо, муку.

      Что ни ночь − шум и тревога в Аргунском ущелье.

      − Убили! Хожбауди − убили! У родника Мовчи и Саламбека бехоевцы зарезали! Дадай, беда! Безысходная беда! Будьте вы прокляты, шакалы! Да иссохнет ваш род, ядовитые змеи!

      …Но больше других мстил и наводил суеверный ужас на ахильчиевцев вчера еще никому не известный юноша − полукровка Дзахо Бехоев. Как демон, как хищный ненасытный зверь, бесшумно рыскал он вокруг погруженного в траур аула; терпеливо выжидал время для стремительного

81

Каждый мужчина на Кавказе имел кинжал. Его отделка и качество характеризовали владельца. Принадлежность кинжала к национальному костюму, обязательное ношение с черкеской с 12–14 лет способствовали сохранению качества клинков, улучшению отделки ножен и рукоятей.

82

Во время Кавказской войны (1816–1865) горцы научились изготовлять артиллерийские орудия и снаряды. Только на заводе в столице Имамата – ауле Ведено было отлито 60 орудий. Производством руководил оружейник из Унцукуля Джабраил Хаджио.

Чтобы ружья и пушки стреляли, был необходим порох. И если адыго-черкесские племена могли получать его, несмотря на морскую блокаду, от турецких и английских контрабандистов, то горцы Дагестана, Чечни, Ингушетии такой возможности были практически лишены. Им приходилось изготовлять порох самим. Кстати, делать качественный порох горцы научились у русских перебежчиков, которых в Имамате было немало.

О том, как это делали дагестанцы, писал в своем дневнике пристав при Шамиле в г. Калуге А. И. Руновский:

«В каждом ауле на площади, служащей жителям сборным пунктом для торга, мены и джигитовки, всегда есть подле мечети огромный камень с выдолбленною в середине довольно глубокой ямой, так, что он представляет собою грубо сделанную ступку. Каждый горец, нуждаясь в порохе, берет все нужные для того материалы, кладет их в общественную ступку, придвигает к ней другой камень и укрепляет на нем деревянный рычаг, который при помощи товарищей приводит в движение. Рычаг этот не что иное, как длинный деревянный брус, к верхнему концу которого приделан деревянный пест. При действии рычага этот тяжелый пест раздробляет селитру, серу и уголь и обращает их наконец в порошок. Через вспрыскивание водою порошок обращается в тесто, которое перекладывается в мешок, сшитый из невыделанной тонкой подбрюшной кожи барана. Усилиями нескольких человек мешок этот приводится в быстрое движение, продолжающееся до тех пор, пока из теста не образуются зерна. Тогда их пересыпают в решето и просеивают, после чего они обращаются в зерна более мелкие, которые и составляют порох окончательно готовый. Оставшееся в решете тесто выкладывается обратно в мешок и снова подвергается трясению. Приготовленный таким образом порох имеет форму чрезвычайно разнообразную и цвет буро-зеленый; при небольшой сырости подвергается порче, а при сожжении оставляет после себя много копоти. Полировка пороха горцам была неизвестна; составные его части не всегда кладутся в надлежащей пропорции, отчего выделываемый горцами порох не имеет ни определенной формы, ни должной прочности, весьма чадит и вообще редко бывает хорошего качества… Посему порох считался и лучшим трофеем. Порой его удавалось покупать или выменивать туземцам в царских крепостях у неблагонадежных поляков…».