Порочные желания. Юрий Павлов

приходилось вести велики, вручную, наверх. Поэтому, больше двух раз, мы, в лог не спускались.

      Мы ехали назад, после лога, и захотели ссать!

      Свернули на обочину и, опустив велосипеды на землю, встали рядком.

      Колька и заметил!

      – Вовчаа! – он даже ссать перестал

      Я тоже!

      – Ух ты, Вовчаа! – Колька пялился на низ моего живота – Ты оперился!

      Толька, тоже с завистью, уставился на курчавящиеся, чёрные волосы, на моём лобке!

      Их лобки были лысые, как жопа младенца!

      Но тут они увидели ещё одно отличие!

      – Вовчаа! – восторженно и, почему то, шёпотом, добавил Колька – Ты уже можешь баб ебать!

      Колька был матершинник. Ну, насколько можно сказать так, о тринадцатилетнем мальчишке.

      Да, разница, между их писюльками, и моим, нет, тогда ещё не хуем, но уже и не писюлькой, хуишкой (скажем так) – была заметна!

      – Подрочи, Вовча! – попросил Колька

      Но я, брызнув ещё струю, и встряхнув член, как взрослый, чем вызвал очередное восхищение друзей, убрал его в трусы и подтянул трико.

      – Поехали!

      Но ещё дважды, пришлось останавливаться и, спуская трико с трусами, показывать им волосы на лобке! И один раз, они даже пощупали волосы, словно сомневаясь в том, что видят.

      Тот, кто дочитал до этого места, спросит – А при чём здесь слово «сосуд» – вынесенное в заголовок?

      Хорошо, что напомнили!

      Я учился в третьем классе, когда, в первый раз, это – увидел. Я, правда, тогда, не понял, что увидел.

      Наша квартира состояла из кухни и комнаты.

      В комнате, в одном углу, у стены, и вдоль неё, стояла кровать родителей.

      Ох и скрипучая же она была!

      Дальше, у стены, стоял шифоньер. А за шифоньером, в углу, моя кровать, вдоль смежной стены. Моя кровать, почему то, не скрипела.

      Изголовье моей кровати было у стены, вдоль которой стоял шифоньер, скрывающий кровать родителей. Расчёт, видимо, был такой, что я, даже, случайно, проснувшись ночью, не смогу подглядеть, почему у родителей такая скрипучая кровать!

      Всё верно! Но дело в том, что на противоположной стене, висело зеркало. Висело в наклон, чтобы мать, или отец, собираясь в кино, в клуб, или в гости, могли осмотреть себя.

      В это зеркало, я видел всё! Ясными лунными ночами. Когда просыпался, от ритмичного поскрипывания, родительской кровати. К третьему классу, я уже знал, что мать и отец – ебутся!

      Но в ту ночь, безлунную и тёмную, я проснулся не от скрипа, а от шёпота мамки. Я лежал, всматриваясь в зеркало, но темень, хоть глаз выколи. Я понял, только, что папка, принуждал мамку к чему то, а она оговаривала какое-то условие. Это я сейчас, говорю такими словами, а тогда понял только, что мать согласилась и полезла под одеяло. Глаза, всё-таки, привыкли к темноте, и это – через зеркало, я увидел. Я прислушивался, но слышно было только сопение отца, и возню матери под одеялом. Потом она вылезла из-под одеяла и что-то зашептала отцу. Отец, видимо, отказался выполнять, оговоренное, и мамка, возмущённо, и громко прошептала – Ты же обещал!

      – Пошла