Солнце в рюкзаке. Евгения Мелемина

мне глиняную ледяную кружку с прозрачной водой.

      – Пей, – сказало существо и заулыбалось, краснея даже под слоем загорелой темной кожи. – Так выздоровеешь.

      За спиной существа шептались и хихикали ему подобные, я оторопело держался за кружку и медленно начинал соображать – это дети Эбы, сказал Тайтэнд. Они дети Эбы, и поэтому у них есть Женщины.

      И это они – маленькие ходячие коврики с мягкими приглушенными голосами. Это они готовили для нас еду, которой не советовал увлекаться Квоттербек.

      – Ну иди теперь… – хмуро посоветовал Тайтэнд. – Два пальца в рот.

      – Только подальше, – сказал Квоттербек, – не надо им видеть.

      Я пошел, а эта чертова Эба увязалась за мной под дружный хохот цветастых подружек, и с ней на хвосте я обошел почти всю деревню по кругу, злясь на себя и на нее. Ей-то что, идет и хихикает, таща за мной кружку, а я не знал, как от нее избавиться, и в итоге вышел за ворота и просто сбежал, оставив ее недоумевать.

      Возвращался я, когда уже темнело, отплевываясь от горькой вязкой слюны, и снова голодный, как животное.

      В центре селения костры цвели желто-фиолетовыми цветами. Флаги опали, ветер стих. Кто-то почти невидимый указал мне на домик, стоявший на отшибе, и я вошел внутрь, отодвинув плетеную занавесь и пригибаясь.

      Внутри горел фитиль, утопленный в широкой плошке. За плошкой виднелась узкая злая спина Тайтэнда, завернутого в спальник. Рядом с ним лежал Лайнмен, подложив под круглый затылок широкую ладонь. Он умиротворенно хрипел. Камуфляжный ежик его волос топорщился.

      Стараясь не греметь, я вытащил спальник и долго искал, куда пристроиться. Справа и слева тянулись коридорчики, и оттуда кто-то таращился, бормоча тихие непонятные слова. Оставалось место у стенки, за Квоттербеком, но я боялся туда соваться, да и вообще надеялся, что он не проснется.

      Квоттербек поймал меня, когда я собирался вылезти наружу и прилечь у костра.

      – Сюда иди, – сказал он и подвинулся к вымазанной глиной стене.

      – Больше такого не повторится, – покаянно сказал я, забираясь в синтетический мешок.

      – Тебе сколько лет? – Квоттербек говорил тихо, почти шепотом, но я различал каждую нотку и интонацию его голоса.

      – Скоро год, – ответил я. – Девять месяцев.

      Он приподнялся на локте и посмотрел на меня почти весело, только губы были серьезными, с опущенными уголками.

      – А зачем вас теперь так красят? – Теперь у него начали слегка улыбаться и губы.

      – Не знаю, – ответил я, довольный, что тема ушла в сторону. – Может, побочный эффект.

      – Ничего в колбах Аттама побочным не бывает, – качнул головой Квоттербек и снова угас.

      Он быстро менялся – сначала улыбался, а потом весь тяжелел, и глаза переставали сиять, становились черными, матовыми, а возле них залегали синие усталые тени.

      В эти моменты мне становилось физически больно. Стало больно и тогда, я поспешил согласиться:

      – Наверное, не лишнее… да.

      Но он уже отвернулся, а я остался лежать