Человек эпохи Возрождения (сборник). Максим Осипов

любят стращать дочерей: потерей невинности, необратимостью, отсутствием гарантий.

      Кира в настроении шутить: не чини того, что не сломалось, – разве им плохо вдвоем? Обе, однако, знают, почему она не искала Эмиля, хотя прямо, конечно, не формулируют: нет такого обеспеченного законом права, чтобы тебя любили, были обязаны тебя любить. Ему однажды было хорошо в увольнительной. Ей тоже, очень. И что с того? Да и образ юноши с головой цвета солнца за давностью чуть померк. Но он ведь и не скрывался, так что – никакой тяжести.

* * *

      Он и теперь не скрывался. Больше того, у всех на виду заснул.

      Сон – это ли не знак доверия водителю, когда пассажир спит? Но Эмиль не в машине и не в автобусе, а на свадьбе дочери. Подумаешь: не спал ночь, – ему часто приходится не спать ночами. Как же так вышло?

      А вышло так: рядом с Кирой ему стало настолько пугающе хорошо, что он не знал, как этим распорядиться, стал болтать, хвастаться, выпил несколько рюмок, потом вышел в переднюю, впервые за долгое время выкурил сигарету, а потом сел на диван и на несколько секунд, как он думал, прикрыл глаза. А когда открыл, то мир на мгновение ему показался, как в детстве, счастливым, круглым, но потом он заметил, что в нем не хватает каких-то частей: сделалось странно тихо, и исчез домашний кинотеатр.

      Но у входа стоит Кира в длинном своем красном платье и на него смотрит.

      – Где Мила? Где все?

      Уехали, только что. Не решились его будить. Мила сказала: он же устал, пока долетел из своего Краснодара или Красноярска, Мила путает города. Взяли математическую компанию, бутылки, еду, подарки и отбыли. На дачу, праздновать.

      – А эти, артисты?

      Подхватили Сома и тоже куда-то двинулись. Почти все.

      – На цыпочках?

      Кира смеется: артисты умеют ходить тихо.

      Ни с кем он не попрощался. Ладно, что ж теперь?

      – Пошли к гостям? – Она дает ему руку.

      Он берет ее, но сидит, не встает:

      – Погоди, надо собраться с мыслями.

      Ему снился сон. Сон такой: они с Кирой стоят в каком-то московском дворике, вроде того, что тут, и смотрят на борьбу, даже не борьбу – возню, красивых восточных юношей. Ему тоже хочется поучаствовать. Юноши ласковы: не поймешь, есть угроза от них или нет. Он начинает возиться, бороться, оглядывается, а ее нет. Почти наверняка отошла и смотрит из-за веток, кустов, а вдруг нет?

      – А когда я пытался помочь этой женщине, с обмороком, ты за меня болела?

      Да, отвечает Кира, ей хотелось, чтоб все обошлось.

      – Но ты меня хоть немножко вспомнила? Когда он голову наклонил… да. Припомнила. Эмиль злится на самого себя: почему надо все облекать в слова? Сказала же: да. Что поделаешь? – хочется, прямо-таки необходимо – он обводит пространство руками, – завоевать любовь вот этого вот всего.

      Она понимает: хочется, необходимо.

      – Пошли к гостям?

      Вот что его еще беспокоит: она его не зовет по имени, ни разу не назвала.

      Кто он ей? – так Кира поняла вопрос.

      –