Ожог. Василий П. Аксенов

удивило появление в мастерской самого долговязого Патрика Тандер-джета, а уж о девках-то он совсем не помнил. Он напрягся... кое-что выплыло: «Импала»... Машка... какие-то сценки в валютном баре... но что за девки? Вот ведь незадача, какие были девки?

      Патрик скрылся за изгибом «Смирения», потом появился уже на другой стороне, сел на стол, свалив какую-то посуду, пошарил и вдруг радостно завизжал:

      – Вухи! Иэхи! Эй, Радик, тут бычков навалом! Эй, да тут какой-то жижи полный стакан! Надеюсь, не блевали в него. Тебе оставить?

      – Ровно половину.

      Патрик глотнул, задымил и вдруг загоготал, словно юный кентавр с островов Эгейского моря:

      – О-го-го-го-го-го-го! Ты помнишь этот сучий Middle Earth, тот подвальчик возле рынка Ковент-Гарден?

      Он вдруг запел весело и бездумно, как в том счастливом, полном надежд 196... году:

      Суббота – фестиваль всех оборванцев-хиппи!

      На Портобелло-роад двухверстные ряды

      Базар

      шарманщиков, обманщиков, креветок, проституток,

      подгнившей бахромы и летчиков хромых,

      авокадо и адвокатов, капусты и алебастра, мечей

      самурайских и крылышек

      райских,

      орехов и грехов, юбчонок-мини, алкогольной лени

      шотландских пайперов, гвианских снайперов,

      испанских балахонов и русских малахаев, тибетской кожи,

      арабской лажи

      и треугольных шляп

      у мистера Тяп-Ляп,

      томов лохматой прозы

      у мистера Гриппозо,

      эму и какаду...

      Я вдоль рядов иду,

      я чемпионша стрипа —

      в носу кусты полипов,

      под мышкой сучье вымя,

      свое не помню имя...

      Здесь пахнет LSD

      Смотри не наследи!

      Перед Хвастищевым на сиренево-зеленом фоне раскачивался дикий контур Патрика, но ему казалось, что он видит его прежнюю мечтательную детскую улыбку.

      – Знаешь, Патрик, я не могу себе даже представить, что мы никогда не вернемся с тобой на Портобелло-роад, не прохиляем через всю толкучку шалые, как тогда, в ту осень. Жить не хочется, когда подумаешь, что этого больше никогда не будет.

      Патрик бросил танцевать.

      – Сейчас, старик, вонища ползет по Европе, – прохрипел он.

      – Неужели и в нашем Лондоне вонища?

      – Везде вонища!

      – Ты прав, – подумав, согласился Хвастищев, – везде вонища. Шестидесятые кончились, а семидесятые не начались, да и начнутся ли? Прага – Чикаго...

      – Компьютеры, между прочим, дают ободряющие прогнозы, – сказал Тандерджет, влез в ямку «Смирения» и улегся валетом. – Мы еще с тобой, Радик, вспомним молодость...

      – Иди на хер, Пат, – сказал Хвастищев. – Давай-ка лучше вспомним, ночь сейчас или утро, сколько прошло времени, и придумаем, как нам опохмелиться.

      – Посмотри, что я нашел на столе. – Тандерджет протянул Хвастищеву листочек бумаги, на котором крупными ученическими буквами было начертано:

      Радий