Избранное дитя, или Любовь всей ее жизни. Филиппа Грегори

с испугом сказала я и вошла к ней в стойло.

      Она засучила передними ногами, пытаясь приподняться, но задние ноги отказывались служить ей. Я поняла, что ей плохо. Вся соломенная подстилка была пропитана кровью и мочой и казалась красной, о, такой страшно красной в свете наступающего дня. Она, должно быть, истекала кровью всю прошедшую ночь. Прекрасный хвост яркого медного цвета весь слипся от засохшей крови. Когда она опять попыталась приподняться, я увидела ее раны. На обеих задних ногах виднелись ровные кровавые разрезы. Будто от ножа. Я дико оглянулась вокруг, ожидая увидеть что-то острое в ее стойле – забытый плуг или разломанное ведро, которые могли оставить такие раны. Но ничего не обнаружила. Было похоже, что ее поранили ножом.

      Ее ранили ножом.

      Кто-то вошел в конюшню и поранил ножом самую лучшую нашу лошадь, лошадь Ричарда, чтобы он никогда не мог скакать на ней.

      Я не плакала, но меня сотрясала страшная дрожь.

      Затем я поднялась и медленно-медленно, едва волоча ноги, пошла к дому. Кто-то должен сообщить ему эту весть. Я так сильно любила Ричарда, что не допускала и тени сомнения, что сделать это должна я сама. И никто, кроме меня.

      Это совершил Денч.

      Ричард так сразу и сказал: «Это сделал Денч».

      Денч, который знал, что жизнь устроена несправедливо.

      В моей голове не укладывалось, как мог так поступить с беззащитным животным человек, проработавший всю жизнь с лошадьми. Но мама, чье лицо было бледным и каким-то опрокинутым, объяснила мне, что бедность заставляет людей совершать странные и жестокие поступки.

      Он кружил возле конюшни прошлой ночью, как сказал Ричард. Он затаил в душе злобу против Хаверингов и против нас. Он проклинал нас в нашей собственной кухне. Даже я должна была признать, что он в самом деле злой человек.

      Мама послала Джема к Неду Смиту, и тот, осмотрев Шехеразаду, сказал, что сухожилия никогда не заживают и что она не сможет больше стоять на ногах. Она не сможет больше стоять на ногах.

      – Лучше убить ее, ваша милость, – говорил он, неловко стоя в холле, его грязные ботинки оставляли мокрые следы на полу.

      – Нет! – быстро крикнул Ричард. Слишком быстро. – Нет! Не убивайте ее! Я знаю, что она останется калекой, но только не убивайте ее!

      Широкое темное лицо Неда было каменным, когда он повернулся к Ричарду.

      – Она ни на что не годится, – жестко сказал он. – Это рабочее животное, а не комнатная собачонка. Если на ней нельзя скакать, то лучше убить ее сразу.

      – Нет! – повторял Ричард, и в его голосе звучала паника. – Я не хочу этого. Это моя лошадь. И я имею право решать, будет ли она жить.

      Мама покачала головой и, взяв Ричарда за здоровую руку, повела его из гостиной.

      – Нед прав, Ричард, – увещевающим тоном говорила она и, обернувшись, кивнула Неду. – Она не сможет жить калекой.

      Ричарда увели, а я осталась в холле. Нед бросил на меня грустный взгляд.

      – Я сожалею, мисс Джулия.

      – Это не моя лошадь, – жалобно пробормотала я. – Я только один раз скакала на ней.

      – Угу,