Ведь. Андрей Кутерницкий

по выключателям, зажгла весь верхний свет, позабыв о музыке, мне, обо всем, к чему она только что готовилась, присела над осколками и после долгого молчания сказала глухим, утробным, неведомым мне голосом:

      – Это все надо выбросить в проточную воду. В Неву. Немедленно!

      Казненная светом пяти ярких ламп свеча тихо трещала. Ее потрескивание было слышно даже на фоне боя восточных барабанов. Свеча вдруг сделалась чем-то инородным в ярко освещенной комнате. И на плечах женщины, на ее спине, коленных сгибах лежал синеватый отлив, и никогда не кормившие младенца крохотные пустые груди свисали на ее ребра, как уродливый и ненужный придаток к ее красивейшему телу…

      Разбитое зеркало было к смерти.

      Мы лихорадочно оделись и не вышли, а вылетели в снежную бурю.

      Нева оказалась замерзшей совершенно.

      – Пойдем к Фонтанке! – сказал я. – Места, где выведены канализационные трубы, обычно не замерзают.

      Короткими перебежками мы двинулись под стенами домов мимо занесенных снегом легковых автомобилей, остывших, безжизненных, среди которых сурово возвышался с огромным позади себя прицепом гигантский финский фургон. С удивлением я отметил, что в пределы нашего зрения не попало ни одно живое существо. Хотя чему было удивляться! Но когда рядом с тобой торопливо шагает дрожащий от вселенского ужаса человек и ты слышишь его учащенное дыхание, то и сам ты, окруженный совершенно пустым и как бы вымершим городом, начинаешь подумывать о себе: а не сумасшедший ли и я с этим жалким полиэтиленовым мешком в руке, в котором в вафельное полотенце завернуты осколки разбитого зеркала? Куда я бегу сквозь снег и ветер с этой обезумевшей от страха сорокалетней женщиной, еще двадцать минут назад на персидском ковре в йоговских асанах приготовлявшей себя к сладострастию?

      Невдалеке от Аничкова моста на середине затянутой льдом реки поднимался пар. По наклонному спуску мы быстро сошли вниз. Но надо было и вправду лишиться последнего разума, чтобы шагнуть на этот хрупкий подтаявший лед.

      Молча смотрели мы на далекую полынью.

      – В нашей семье, – тихо заговорила Юлия, – эта примета оправдывалась трижды. Три раза билось зеркало, и три раза следовали похороны. Мама, отец, брат. Значит, настала моя очередь. Над каждым человеком довлеет какой-то знак. Бессмысленно бежать от судьбы.

      – Ты действительно веришь, что, если осколки сразу же бросить в проточную воду, знак сотрется? – спросил я.

      – Да, – ответила она. – Бегущая вода очищает.

      Ссутулившись – ни разу не видел я прежде ее такой подавленной и беспомощной, – сунув руки в карманы своей дорогой просторной шубы, она медленно пошла по спуску вверх.

      Никогда не забуду, как она шла.

      Я не стал ее окликать. Я глубоко вдохнул в себя холодный воздух и спустился на лед.

      Честно признаюсь, я решил сделать это не из жалости и сострадания к ней и не для того, чтобы показать себя шальным храбрецом, но мне вдруг захотелось – и так сильно! –